"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

X

^TГлухие кварталы и закоулки^U

Я столько прошел пешком во время своих путешествий, что, если бы я
питал склонность к состязаниям, меня, наверно, разрекламировали бы во всех
спортивных газетам, как какие-нибудь "Неутомимые башмаки", бросающие вызов
всем представителям рода человеческого весом в сто пятьдесят четыре фунта.
Последнее мое достижение состояло в том, что я поднялся в два часа ночи
после тяжелого дня, часть которого провел на ногах, и отправился пешком за
тридцать миль завтракать в деревню. Ночная дорога была так пустынна, что я
заснул под монотонный звук своих шагов, отмерявших ровно четыре мили в час.
Я без труда вышагивал милю за милей в тяжелой дремоте и все время видел сны.
Я приходил в себя и озирался вокруг только тогда, когда начинал спотыкаться,
как пьяный, или когда бросался на середину дороги, чтобы меня не сшиб
несуществующий встречный всадник, примерещившийся мне совсем рядом. Серый
рассвет пробивался сквозь осеннее небо, и я не мог отделаться от мысли, что
мне предстоит одолеть облачные гряды и вершины, чтобы добраться до горного
монастыря, где-то за солнцем, куда я иду завтракать. Эти сонные грезы
казались мне настолько реальней таких реальных вещей, как деревни и стога
сена, что, когда уже засияло солнце и я стряхнул с себя сон и мог оценить
красоту пейзажа, я все еще ловил себя на том, что ищу деревянных указателей,
обозначающих, какая тропа ведет к вершине, и удивляюсь, по-прежнему не видя
снега. Любопытно, что в этом полузабытьи, охватившем меня во время моей
пешей прогулки, я сочинил огромное количество стихов (я, разумеется, не
сочиняю стихов наяву) и бегло говорил на иностранном языке, некогда хорошо
мне знакомом, но теперь позабытом за отсутствием практики. В состоянии
полусна со мной это бывает очень часто и я нередко сам говорю себе, что,
значит, я не проснулся, если способен все это проделывать в два раза лучше,
чем наяву. Эта моя способность не воображаемая, ибо, проснувшись, я часто
припоминаю помногу строк стихов и многие отрывки моих речей.
Мои прогулки бывают двоякого рода. В одних случаях я устремляюсь
быстрым шагом прямо к намеченной цели, в других просто иду куда глаза
глядят, слоняюсь, словом - просто бродяжничаю. В этом случае ни одному
цыгану со мной не сравняться; и это настолько естественное и сильное
свойство моей натуры, что мне думается, среди моих не очень далеких предков
наверняка был какой-нибудь неисправимый бродяга.
Слоняясь по закоулкам столицы, заходя во всякого рода лавчонки, я,
среди прочих, открыл прелестную вещицу, где вдохновение скромного художника
воплотилось в фигурах мистера Томаса Сейерса, Великобритания, и мистера
Джона Хинана, Соединенные Штаты Америки *. Эти знаменитые люди изображены в
ярких красках; они стоят в боксерских позах, одетые для боя. Чтобы передать
пасторальный и умственный характер их мирной профессии, мистер Хинан
изображен на изумрудного цвета мураве, и вокруг его башмаков растут
первоцветы и другие скромные цветочки, тогда как сельская церковь молча, но
красноречиво подсказывает мистеру Сейерсу, чтоб он нанес свой любимый удар,
"аукционщик". Скромные, преисполненные семейной добродетелью английские
домики, с крылечками, увитыми жимолостью, призывают героев сойтись и биться
до победы, а в голубой выси жаворонок и другие певчие птицы в экстазе поют
осанну небесам за то, что им довелось увидеть подобный бой. В общем,