"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

Воскресным утром, без двадцати одиннадцать, я побрел вниз по одной из
многочисленных узких и крутых улочек Сити, которые стекаются на юг к Темзе.
Это моя первая поездка. Я приехал в Виттингтонову округу на омнибусе. Мы
высадили худощавую старушку с яростным взглядом, в платье цвета аспидной
доски, пахнущем травами, которая отправилась по Олдерсгет-стрит в какую-то
церквушку, где она, ручаюсь, утешается, слушая про адские муки. Мы высадили
и другую старушку, более полную и благодушную, с большим красивым
молитвенником, обернутым носовым платком, которая завернула за угол и вошла
во двор возле Стейшнерз-Холл, наверно в тамошнюю церковь, куда она ходит как
вдова какого-нибудь служащего старой Компании. Остальные наши пассажиры были
случайные любители загородных прогулок и развлечений: они ехали дальше, к
Блекуоллской железной дороге. На улице такой трезвон, когда я стою в
нерешительности на углу, словно у каждой овцы в здешней пастве на шее висит
колокольчик. Они звучат ужасным диссонансом. Моя нерешительность вполне
объяснима: у меня нет, можно сказать, никаких оснований отдать предпочтение
какой-нибудь одной из четырех церквей, которые все находятся в пределах
видимости и слышимости, на площади в несколько квадратных ярдов.
Пока я стою на углу, мне удается увидеть не более четырех человек,
одновременно заходящих в церковь, хотя церквей здесь целых четыре и колокола
их шумно призывают народ. Я выбираю себе церковь и, поднявшись на несколько
ступеней, вхожу в высокие двери колокольни. Внутри она заплесневела, как
грязная прачечная. Сквозь балки перекрытия пропущена веревка, и человек,
стоящий в углу, дергает за нее, заставляя звонить колокол. Человек этот
белесо-коричневый, в одежде некогда черной, засыпанной пылью и паутиной. Он
глазеет на меня, удивляясь, как я сюда попал, а я глазею на него, удивляясь,
как он сюда попал. Сквозь деревянную застекленную перегородку я пытаюсь
разглядеть слабо различимую внутренность церкви. Здесь можно насчитать
человек двадцать, ожидающих начала службы. Детей в этой церкви, видно,
давным-давно перестали крестить, ибо купель от долгого неупотребления
заросла толстым слоем грязи, а деревянную крышку, похожую на крышку от
старомодной суповой миски, не удастся, судя по виду, открыть, даже если
явится в том нужда. Я замечаю, что алтарь здесь шаткий, а доски с заповедями
отсырели. Войдя после этого осмотра в церковь, я сталкиваюсь со священником
в облачении, который одновременно со мной появляется из темного прохода
позади пустующей почетной ложи с занавесками. Ложа украшена четырьмя
голубыми жезлами, которые некогда, я полагаю, четверо Некто подносили пятому
Некто, но ныне в ней уже нет никого, кто воздал бы или принял подобную
честь. Я отворяю дверцу семейной ложи и закрываюсь в ней; если б я мог
занять двадцать семейных лож сразу, все они были бы в моем распоряжении.
Причетник, бойкий молодой человек (он-то как сюда угодил?), смотрит на меня
понимающе, словно хочет сказать: "Что, попался? Вот теперь и сиди". Играет
орган. Он помещается на маленькой галерее, расположенной поперек церкви; на
галерее есть прихожане - две девицы. Каково-то будет, думаю я про себя,
когда нам предложат запеть?
В углу моей ложи лежит кипа выцветших молитвенников, и пока хриплый
сонный орган издает звуки, в которых скрежет ржавых педалей заглушает
мелодию, я просматриваю эти молитвенники, переплетенные большей частью в
выцветшее сукно. Они принадлежали в 1754 году семейству Даугейтов. Кто такие
Даугейты? Джейн Компорт, должно быть, стала членом этой семьи, выйдя замуж
за молодого Даугейта. Когда молодой Даугейт подарил Джейн Компорт