"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

волосы. Летними вечерами, когда цветы, деревья, птицы, а вовсе не
проповедники манили мое детское сердце, женская рука хватала меня за
макушку, и в качестве очищения пред вступленьем в храм меня принимались
скрести что есть сил, от шеи до самых корней волос, после чего, заряженного
мыльным электричеством, тащили томиться, словно картошку, в застойных
испарениях громогласного Воанергеса Кипятильника и его паствы и парили там
до тех пор, пока мое слабое разумение окончательно не испарялось из моей
головы. В означенном жалком состоянии меня выволакивали из молитвенного дома
и, в качестве заключительного экзерсиса, принимались вытягивать из меня, что
имел в виду Воанергес Кипятильник, когда произносил свои "в-пятых",
"в-шестых", "в-седьмых"; и все это продолжалось до тех пор, пока преподобный
Воанергес Кипятильник не становился для меня олицетворением какой-то мрачной
и гнетущей шарады. Меня таскали на религиозные собрания, на которых ни одно
дитя человеческое, исполнено ли оно благодати или порока, не способно не
смежить очи; я чувствовал, как подкрадывается и подкрадывается ко мне
предательский сон, а оратор все гудел и жужжал, словно огромный волчок, а
потом начинал крутиться и в изнеможении падал - но, к великому своему страху
и стыду, я обнаруживал, что падал вовсе не он, а я. Я присутствовал на
проповеди Воанергеса, когда он специально адресовался к нам - к детям; как
сейчас слышу его тяжеловесные шутки (которые ни разу нас не рассмешили, хотя
мы лицемерно делали вид, будто нам очень смешно); как сейчас вижу его
большое круглое лицо; и мне кажется, что я все еще гляжу в рукав его
вытянутой руки, словно это большой телескоп с заслонкой, и все эти два часа
безгранично его ненавижу. Вот так-то и вышло, что я знал этого громогласного
проповедника вдоль и поперек, когда был еще очень молод, и распрощался с ним
в ранний период своей жизни. Бог с ним, пусть живет. Пусть себе живет, хоть
мне житья от него не было.
С тех пор я слышал многих проповедников - не громогласных, а просто
христианских, непритязательных, благоговейных, - и многих из них я считаю
своими друзьями. Но я предпринял свои воскресные путешествия не для того,
чтобы послушать этих проповедников, не говоря уж о громогласных. Я просто
осматривал из любопытства многочисленные церкви лондонского Сити. Как-то раз
я подумал, что хорошо знаком со всеми церквами Рима, а вот в старые
лондонские церкви ни разу не заглянул. Это пришло мне в голову одним
воскресным утром. В тот же день я начал свои походы, и они продолжались
целый год.
Я никогда не интересовался названиями посещаемых мною церквей и по сей
час не могу сказать, как называлось по крайней мере девять из десяти. Я
знаю, что церковь в Саутуорке, где похоронен старый Гауэр * (ваятель
изобразил его лежа, и голова его покоится на его сочинениях), называется
церковью Спасителя; что церковь, где похоронен Мильтон *, это церковь
Криплгейт и что церковь на Корнхилле с большими золотыми ключами - церковь
св. Петра, но этим мои познания исчерпываются, и конкурсный экзамен по
данному, предмету я навряд ли бы выдержал. Никакие сведения об этих церквах,
полученные мной от живых людей, и никакие сведения, почерпнутые мною из книг
о старине, не отягчат душу читателя. Удовольствием, которое я получил, я
наполовину обязан тому, что эти церкви были окутаны тайной, и такими они для
меня останутся.
С чего начну я свой обход затерянных и позабытых старинных церквушек
Сити?