"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

надо сперва посовещаться с особой, обитающей за подъемным окошком в углу, а
та, прежде чем выяснить, сколько с вас причитается, должна, очевидно,
заглянуть в несколько гроссбухов, точно вы прожили здесь целый год. Вам
безумно не терпится поскорее уйти, а второй лакей, который, снова переступив
с ноги на ногу, все еще не может оторваться от вас, смотрит теперь уже с
подозрением, словно бы вы напомнили ему того субъекта, что прошлой зимой
украл несколько пальто. Ваш счет, наконец, принесен и оплачен по шесть
пенсов за каждый проглоченный кусок, но лакей замечает вам с укоризной, что
"за один обед услуги в счет не ставятся", и вам приходится обшарить все свои
карманы в поисках еще одного шестипенсовика. Когда вы вручаете монету лакею,
вы еще ниже падаете в его мнении, и, провожая вас на улицу, он, как явствует
из его вида, говорит про себя: "Уж тебя-то, надеюсь, мы больше здесь не
увидим".
Или возьмем любой другой из многочисленных случаев, когда у
путешественника в распоряжении больше времени, но его все равно обслужили,
обслуживают и обслужат плохо. Возьмем старинную "Бычью Голову" с ее
старинными коробками для ножей на старинных буфетах, с ее старинной пылью
под старинными кроватями о четырех столбах в старинных душных комнатах, с ее
старинной грязью на всех этажах, с ее старинной кухней и старинным обычаем
грабить клиентов. Вспомните, сколько неприятностей причинили вам ее закуски
- хворое сладкое мясо, обложенное белыми припарками, аптекарские порошки,
засыпанные в рис вместо кэрри, анемичные вываренные куски телятины, которые
тщетно пытаются вызвать к себе интерес, превратившись в фрикадельки. Вы
вкусили в старинной "Бычьей Голове" жилистой птицы, чьи нижние конечности
торчат из блюда, словно деревянные ноги, баранины по-каннибальски,
обагряющей кровью каперсы, когда ее режешь ножом, пирожных на сладкое -
домиков из спермацетовой мази, воздвигнутых над половинкой яблока или
четырьмя ягодами крыжовника. И ваше счастье, если вы успели забыть
старинный, пахнущий фруктами портвейн "Бычьей Головы", слава которого
зиждется на старинной цене, которую назначила за него "Бычья Голова", да на
старинном способе расставлять бокалы, расстилать салфеточки и освещать это
подагрическое пойло свечами по три с половиной шиллинга за штуку, словно
своим старинным цветом оно обязано чему-нибудь другому, а не обычной краске.
И, наконец, чтоб с этим покончить, остановлюсь еще на двух случаях, с
которыми все мы каждый день сталкиваемся.
Мы все знаем новую гостиницу близ вокзала, куда мы добираемся, борясь с
порывами ветра, по улице вечно грязной, куда мы попадаем обязательно ночью и
где газ устрашающе вспыхивает, когда открываешь входную дверь. Мы все знаем
слишком новые полы в коридорах и на лестницах, и слишком новые стены, и весь
дом, по которому все еще бродит Дух Известки. Мы все знаем рассохшиеся двери
и рассохшиеся ставни, сквозь которые виден свет безутешной луны. Мы все
знаем новых людей, принявших новую гостиницу, которые предпочли бы никогда
здесь не появляться, и - что неизбежно отсюда следует - предпочли бы, чтоб и
мы никогда здесь не появлялись. Мы все знаем новую мебель, что слишком
скудна, слишком гладка и слишком блестяща, и никак не обживется на новом
месте, и никак не попадет туда, куда надо, и все норовит пристроиться где не
надо. Мы все знаем, как зажженный газ освещает карту Пятен Сырости на стене.
Мы все знаем, как Дух Известки заползает в наши сандвичи, входит в букет
глинтвейна, сопровождает нас в постель, поднимается в спальне по сырой
каминной трубе и мешает подняться дыму. Мы все знаем, как за утренним