"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

Уже близилось к рассвету, а мы час за часом и миля за милей изучали
этот удивительный мир, где никто не ложится спать, а все вечно сидят и ждут
Джека. Наша экспедиция двигалась по лабиринту грязных дворов и тупиков,
именуемых "въездами"; полиция навела здесь образцовый порядок, чего нельзя
сказать о городском управлении - в самых подозрительных и опасных из этих
мест нет газового освещения, что просто недостойно такого оживленного
города. Мне незачем описывать все дома, в которых ждали Джека; достаточно
привести для примера только два или три из них. Мы добирались до них большей
частью через зловонные проходы, такие темные, что приходилось двигаться
ощупью. В каждом доме обязательно были развешаны картины и стояла на
полочках и в стеклянных ящичках разрисованная посуда; обилие подобной
приманки в комнатах, таких жалких во всех иных отношениях, объяснить можно
было не иначе, как необычайным пристрастием Джека к посуде.
В одной такой гостиной, заставленной украшениями, глубокой ночью сидели
у огня четыре женщины. Одна из них держала на руках маленького мальчика. Тут
же сидел на табурете смуглый молодой человек с гитарой; он, видно, перестал
играть, заслышав наши шаги.
- Ну а вы как поживаете? - спрашивает инспектор, оглядывая собравшихся.
- Превосходно, сэр. Раз уж заглянули к нам, угостили бы девушек.
- А ну, молчать! - говорит Шарпай.
- Довольно! - говорит Квикир.
Слышно, как снаружи Трэмпфут доверительно сообщает сам себе:
"Меггисонова компания. И к тому же прескверная".
- Ну, а это кто такой? - спрашивает инспектор, кладя руку на плечо
смуглому юноше.
- Антонио, сэр.
- А он что тут делает?
- Пришел поиграть нам. Надеюсь, ничего дурного в Этом нет?
- Молодой матрос? Иностранец?
- Он из Испании. Ты ведь испанец, Антодио?
- Испанец.
- И сколько вы ни говорите, ничего не поймет, хоть ему до Судного дня
толкуй. (С торжеством, словно это обстоятельство благоприятствует хорошей
репутации дома.)
- Он не сыграет что-нибудь?
- Пожалуйста, если вам угодно. Сыграй что-нибудь, Антонио. Ты-то позора
в этом не видишь?
Расстроенная гитара бренчит какое-то слабое подобие мотива, и три
женщины качают в такт головами, а четвертая - ребенком. Если у Антонио есть
при себе деньги, они, боюсь, здесь и останутся, и мне приходит на ум, что
его гитаре и куртке тоже угрожает опасность. Но треньканье гитары и вид
юноши так изменили на мгновение весь вид этого места, что мне почудилось,
будто передо мной перевернули страницу "Дон-Кихота", и я даже спросил себя,
где здесь конюшня, в которой стоит его мул, ожидая отъезда.
Я вынужден (к стыду своему) признаться, что по моей вине мы в этом доме
столкнулись с затруднениями. Я взял на руки ребенка, и когда попытался
вернуть его по принадлежности, женщина, притязавшая на роль его матери (эта
злая шутка пришла ей в голову не без помощи рома), совсем не по-матерински
заложила руки за спину и отказалась принять его обратно; отступив к камину,
она, несмотря на увещания своих друзей, заявила пронзительным голосом, что