"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

внимание на грязь под ногами и на закрытые двери из железных прутьев, сквозь
которые был виден освещенный проход. Толпу составляли по преимуществу люди
приличного вида, она была экспансивна и эксцентрична, как всякая толпа, и,
как всякая толпа, весело подшучивала над самою собой.
Я бы еще долго просидел в своем темном углу, если б любезный прохожий
не сообщил мне, что театр давно полон и что публику, которую я видел на
улице, не впускают из-за нехватки мест, после чего я проскользнул внутрь и
устроился в ложе просцениума, где для меня было оставлено кресло.
В театре собралось добрых четыре тысячи человек. Внимательно оглядев
партер, я определил, что только там было немногим меньше тысячи четырехсот
человек. Куда ни пойдешь - всюду полно; мне нелегко было пробраться по
коридору позади лож к своему месту. Люстры в зале были зажжены, сцена темна,
оркестр пуст. Зеленый занавес был опущен, и узкое пространство просцениума
тесно уставлено стульями, на которых сидело около тридцати мужчин и две или
три женщины. В самом центре, за каким-то подобием аналоя или кафедры,
покрытой красным сукном, стоял проповедник. Чтобы понять, какова была эта
кафедра, нужно представить себе камин, обшитый досками и задней стенкой
повернутый к публике, причем в топке стоит джентльмен, одетый в черный
сюртук, и, перегнувшись через каминную полку, адресуется к залу.
Когда я вошел, читали отрывок из священного писания. За сим последовала
проповедь, которую собравшиеся выслушали, соблюдая безупречный порядок,
тишину и приличие. Мое внимание было обращено как на оратора, так и на
слушателей, и, возвращаясь сейчас к этой сцене, я буду рассказывать и о нем
и о них.
"Очень трудно, - раздумывал я, когда проповедь только началась, -
доходчиво и с тактом говорить для такой большой аудитории. А без этого лучше
не говорить совсем. Предпочтительней прочитать как следует отрывок из Нового
завета, и пусть он говорит сам за себя. Эта толпа сейчас, бесспорно, живет в
одном ритме, но надо быть чуть ли не гением, чтобы взволновать ее и
заставить откликнуться".
Вслушиваясь в проповедь, я при всем желании не мог убедить себя, что
проповедник - хороший оратор. Я при всем желании не мог убедить себя, что он
понимает слушателей, их чувства, их образ мыслей. В проповеди был выведен
некий воображаемый рабочий, с его воображаемыми возражениями против
христианской веры (должным образом опровергнутыми), который был личностью не
только весьма неприятной, но и на редкость неправдоподобной - гораздо
неправдоподобнее всего, что я видел в пантомиме. Природная независимость
характера, которой якобы обладал этот ремесленник, была передана при помощи
диалекта, какого я ни разу не встречал во время своих путешествий не по
торговым делам, а также посредством грубых интонаций и манер, никак не
соответствующих его душевному складу, и вообще, я бы сказал, вся эта
имитация так же не отвечала оригиналу, как сам он не походил на монгола.
Подобным же образом выведен был примерный бедняк, который, как показалось
мне, был самым самонадеянным и надутым из всех бедняков, получавших
когда-либо воспомоществование, и словно напрашивался на то, чтоб пройти
крайне необходимый ему курс лечения в каменоломне. Любопытно, как этот
бедняк доказал, что он проникся христианским смирением. Некий джентльмен,
встретив его в работном доме, обратился к нему (что одно уже, по-моему,
рекомендует этого джентльмена как человека весьма добродушного) с такими
словами: "А, Джон! Как печально встретить тебя здесь. Как жаль, что ты так