"Чарльз Диккенс. Дом с привидениями" - читать интересную книгу автора

последней из перечисленных игр без того, чтобы не стукнуть моего соперника
кием в грудь, опрокинув при этом метку, расколотив шаром окно, разбив
выстроенные в порядке шары и разодрав зеленую ткань стола - за что и уплатил
владельцу заведения совершенно немыслимое количество гиней.
Помнится, как-то днем я отправился в ювелирную лавку на Регент-стрит
покупать ключ для часов - серебряных, поскольку золотые часы с репетицией
успел уже где-то протрясти все тем же необъяснимым образом. Стбяла зима, я
одел теплое пальто с широкими рукавами. Пока продавец подбирал ключ к моим
часам, меня вдруг охватил необычайно свирепый приступ малярии и, к ужасу
моему и смущению, в попытке ухватиться за прилавок, чтобы не упасть, я
опрокинул поднос с бриллиантовыми кольцами. Часть из них упала на пол,
остальные же - о горе мне! о мой позор! - завалились прямехонько в рукава
моего пальто. Я так трясся, что словно бы нарочно затрясал бриллиантовые
кольца к себе в рукава, карманы и даже ботинки. Поддавшись какому-то
безотчетному порыву, я бросился бежать, но у самой двери был схвачен и
доставлен, весь трясущийся, в полицейский участок, который, замечу кстати,
тоже ходил ходуном. Надо сказать, в этот момент как раз случилось небольшое
землетрясение, так что вместе со мной тряслась добрая половина Лондона.
Я предстал перед магистратом и, не прекращая трястись, был приговорен к
предварительному заключению. После того, как я продрожал некоторое время в
побеленной камере, меня, трясущегося, отвели в Центральный уголовный суд и
поместили, все так же трясущегося, на скамью подсудимых по обвинению в
попытке воровства частной собственности на сумму в пятнадцать сотен фунтов.
Все улики говорили против меня. Адвокат мой пытался сослаться на что-то
вроде "клептомании", но тщетно. Дядя Бонсор, срочно вызванный из Дувра, дал
серьезные показания против меня, обрисовав меня самыми черными красками.
Меня признали виновным - да, меня, невиннейшего и несчастнейшего молодого
человека, какого только видала эта земля - признали виновным и приговорили к
семи годам ссылки! Ужасная сцена эта и сейчас ярко стоит перед моими
глазами. Решительно все в суде яростно трясли на меня головами - тряс дядя
Бонсор, тряс судья, трясли все до единого зрители на галерке, а я,
вцепившись одной рукой в прутья, ограждавшие скамью подсудимых, дрожал,
точно десять тысяч миллионов самых натуральных осиновых листов. Голова моя
раскалывалась, мозг так и кипел, и тут
_я проснулся._
Я лежал в самой неудобной позе в вагоне первого класса поезда,
следующего к Дувру; весь вагон ходил ходуном; масло в светильниках
плескалось так, что едва не выплескивалось за край, а трости и зонтики
дружно подпрыгивали в сетках над головами пассажиров. Поезд летел на всех
парах, и мой кошмарный сон объяснялся всего-то навсего свирепой качкой и
подпрыгиванием вагона. Тогда, сев и с невероятным облегчением протирая глаза
(но в то же время судорожно хватаясь за что попало рядом - так сильно трясло
поезд), я принялся вспоминать все, что снилось мне раньше или что я вообще
слышал о подобных снах, привидевшихся, когда вокруг плещет море или
что-нибудь сильно стучит в дверь. Размышлял я и о давно известной
взаимосвязи между необычными звуками и загадочном ходом наших мыслей в
глубинах подсознания. И тут до меня дошло, что в один из отрезков моего
болезненного бреда, а именно, когда меня аттестовали в рекруты, я нисколечки
не дрожал и не трясся. Нетрудно было увязать эту временную свободу от
малярии с двумя-тремя минутами, что поезд простоял в Танбридж-Уэлс