"Чарльз Диккенс. Дом с привидениями" - читать интересную книгу автора

храбрым товарищем, предложил мне в честь Рождества распить с ним пинту
подогретого пива с пряностями и горячего джина.
- А вы, смотрю я, перекати-поле, - отметил мой новый знакомец. - Я и
сам такой. Вам не случалось иметь брата-близнеца по имени Сиф, а?
- Нет, - уныло возразил я.
- Вы с ним как две капли воды, - продолжал военизированный джентльмен
тем временем, взяв меня под руку и увлекая меня, всего трясущегося и
дрожащего, к грязной таверне, над дверью которой висели две размалеванные
картонки в рамках, под стеклом, изрядно засиженные мухами и изображавшие:
первая - офицера в небесно-голубом мундире, излишне, пожалуй, разукрашенном
серебром, и вторая - бомбадира с непомерно гигантским шомполом, который он
собирался засунуть в пушку; все в целом же сопровождалось объявлением,
извещающим, что молодые смекалистые парни куда как требуются в рядах пехоты,
кавалерии, а также артиллерии при Славной Ост-Индской Компании, и
призывающим всех помянутых смекалистых молодых парней обращаться прямиком к
старшине Чатни, которого всегда можно сыскать в баре "Бравого Горца" или же
в конторе на Бейтманз-билдинг.
- Последний раз я видел его, - без умолку трещал желтолицый седоусый
джентльмен, буквально заталкивая меня в "Бравого Горца", пригвождая меня,
дрожащего и беспомощного, к стойке и заказывая пинту наилучшего пива, -
когда он оставил службу у нас и заделался фельдмаршалом короля Ода. Сколько
раз я сам видел, как он, бывало, едет,на белом слоне в треуголке и
бриллиантовых эполетах, а вокруг бегут двадцать пять черномазых, отгоняя от
него мух и поднося ему содовую. А уж какое бренди пил он с этой самой
содовой! А все благодаря чему? Тому, что мы с ним совершенно случайно
встретились вот на этом самом месте.
Бесполезно было бы затягивать долее описание беседы с этим
военизированным джентльменом; довольно будет сказать, что не прошло и часа,
как я принял роковой шиллинг и завербовался на службу в Славную Ост-Индскую
Компанию. А ведь я не был нищим - у меня имелась собственность, к которой
мой дядя Бонсор не имел ровным счетом никакого касательства. И уж тем более
не совершал я никакого преступления - но так страдал от тоски и одиночества,
что взял и завербовался. Удивительно другое - когда я предстал сперва перед
магистратом, чтобы меня аттестовали, а потом перед хирургом, чтобы он
доказал мою пригодность к строевой службе, малярия, казалось, полностью
покинула меня. Я твердо стоял как на свидетельском месте, так и перед
врачом, лишь жестоко страдая при мысли о том, в каком ложном свете было
истолковано мое поведение купцами в Дувре.
Но едва я достиг военного лагеря в Брентвуде, как малярия вернулась ко
мне с удвоенной силою. Сперва, удостоверившись, что у меня неплохой
музыкальный слух, меня начали учить на горниста, но я не мог удержать в руке
инструмент и, более того, повыбивал все горны из рук моих соседей. За эту
провинность меня перевели в роту самых отстающих новобранцев, где сержанты
постоянно били меня тростью, но я так и не сумел продвинуться дальше самых
начальных упражнений в гусином шаге, и даже тогда двигался совершенно не в
ногу со всей ротой. Лагерный хирург не удостоил мою лихорадку ни малейшим
вниманием, и ротный старшина перед строем обозвал меня хитрым и нерадивым
симулянтом. Среди сотоварищей, безжалостно презиравших меня, я получил
прозвище "Юный Дрожун-Трясун". Но что самое странное, в мою бедную, больную
и вконец расшатанную головушку ни разу не закралась даже тень мысли о том,