"Чарльз Диккенс. Дом с привидениями" - читать интересную книгу автора

запутаться в гроздьях стекляруса, коими эта богатая, но тучная дама была
обвешана с головы до ног - и мы вместе рухнули ниц, причем с самыми
плачевными последствиями. Громоздкая туша миссис Ван Планк тяжко придавила к
полу беспрестанно трясущегося меня, а когда нам наконец помогли подняться,
она была весьма недовольна и умаслить ее было совершенно невозможно. Она не
присоединилась к нам за обедом. Она приказала подать свой экипаж и вернулась
в Сандвич. Едва карета с громыханием откатила от дома, капитан Стэндфаст, в
прошлом подвизавшийся в военном флоте, поглядел на меня с таким свирепым
видом, точно желал, чтобы меня немедля отвели на нижнюю палубу и всыпали мне
шесть дюжин плетей, и сказал:
- Глядите, вон уезжает бриллиантовый браслет бедняжки Тилли. Старая
карга теперь ни за что не подарит его ей. Я сам видел коробку на сиденье
кареты.
И я был тому виной! Ужели я не мог справиться с злосчастной малярией?
За столом же я выступил еще хуже. А именно: пролил две полных ложки
жирного черепахового супа на новую скатерть из камчатного полотна. А именно:
опрокинул на голубое муаровое платье Мэри Ситон бокал мадеры. А именно: в
судорожном припадке трясучки едва не проткнул серебряной вилкой лейтенанта
Ламба из пятьдесят четвертого полка, расквартированного в Хайте; и наконец,
в маниакальной попытке разрезать индейку, запустил всей тушкой этой
рождественской птицы, обвешанной гирляндами сосисок, прямиком в
ответственный жилет дяди Бонсора.
Мир каким-то образом был восстановлен - не знаю уж, как, но полчаса
спустя все мы были в самом приятном расположении духа и за непринужденной
беседой перешли к десерту. Употребляя слово "все", я, разумеется, исключаю
из этого числа себя, несчастного. Что же до меня, то я по-прежнему не мог
совладать с дрожью. Должно быть, кто-то провозгласил тост за мое здоровье.
Встав для ответной речи, я трепещущим локтем заехал моему поздравителю в
левый глаз, при этом потерял равновесие и, жаждя его обрести, выплеснул
полный бокал кларета в расшитую батистовую грудь все того же
многострадального лейтенанта Ламба и в полном отчаянии вцепился обеими
руками в край стола и скатерти. Теперь-то я понимаю, как все произошло:
предательское полированное дерево выскользнуло у меня из рук, я невзначай
зацепился ногой за ножку стола - и тут сам стол, хрустальные графины и весь
десерт со страшным треском взлетели в воздух. Нос лейтенанта Ламба изрядно
пострадал от пары массивных серебряных щипцов для орехов, а чело дядюшки
Бонсора на классический манер увенчалось живописными гроздьями орехов и
винограда.
Унылое декабрьское солнце следующим утром поднялось, дабы осветить
арену окончательной катастрофы. Насколько я могу собрать воедино
разрозненные воспоминания о той ужасной поре, мои вчерашние выходки против
светских приличий были в очередной раз прощены и преданы забвению - не из
снисхождения к моей болезни (в которую друзья мои и родственники все так же
упорно не верили), а из того рассуждения, что такое, мол, "бывает только раз
в году". Все утро по Снаргатестоунской вилле шныряли адвокаты, вдело было
пущено несметное количество чернильниц, красной тесьмы, синих печатей,
гербовой бумаги и пергамента, а дядя Бонсор выглядел еще ответственней, чем
обычно. Наконец доверенные лица, усиленно перешептываясь между собой,
принесли и мне на подпись какую-то бумагу. Я пытался протестовать,
утверждая, что вижу пред собой лишь большое белое пятно, приплясывающее на