"Чарльз Диккенс. Земля Тома Тиддлера" - читать интересную книгу автора

решился открыть богатому коммерсанту, что люблю его единственную дочь и что
любовь моя взаимна. Словом, это была старая-престарая история. Мы, молодые
люди одной национальности и вероисповедания, с одинаковыми вкусами и
воспитанные в одном духе, во всех отношениях, кроме богатства, были не такой
уж плохой парой. К тому же мы находились вместе в чужой стране, среди
чужеземцев. Сами обстоятельства сблизили нас, мы читали вместе стихи, пели
дуэтом и прочее - ведь у Эммы не было матери, которая ограждала бы ее от
бедных женихов, а мистер Сполдинг был человеком гордым и не склонным к
подозрительности. И, таким образом, мы скользили - подобно миллионам юных
пар в прошлом и в будущем - по гладкой, усеянной розами тропе, ведущей от
дружбы к любви. В одном я уверен: не богатство моего хозяина и не виды на
наследство Эммы после смерти отца, имевшего всего двоих детей, сына и дочь,
между которыми он собирался разделить накопленное им безупречным трудом
состояние, - привлекали меня. Однако настало время, когда ласковые слова и
любящие взгляды сменились признаниями в нежных чувствах. Поддавшись порыву,
я объяснился с Эммой, но, перейдя рубикон, тотчас лишился покоя, попав во
власть неожиданно нахлынувших мучительных сомнений. Что подумает обо мне
мистер Сполдинг? А что может он подумать о бедном клерке, не имеющем никаких
средств, кроме жалких сбережений, который осмелился добиться любви дочери
своего хозяина? Решение было для меня очевидным. Я должен рассказать ему всю
правду, чего бы мне это ни стоило.
Так я и сделал. Признание было ускорено каким-то случайным
непредвиденным обстоятельством, так же как и мое предложение Эмме, но теперь
по крайней мере совесть моя была чиста. Следует отдать должное мистеру
Сполдингу - он отказал мне вежливо и тактично, настолько щадя мое
достоинство, насколько это допускала столь болезненная операция. Как бы то
ни было, я удалился, уязвленный в самое сердце и глубоко несчастный, и много
дней после этого помышлял о том, чтобы скрыться от людских глаз, стать
отшельником, замкнуться в одиночестве и вести угрюмую, безрадостную жизнь.
Но какой-то голос, в самой глубине души, предостерегал меня против этого,
доказывая, насколько ничтожно подобное бессмысленное существование и как
жалок человек, в нем погрязший. Вот как случилось, что я перестал посещать
моего патрона в качестве его личного друга, но продолжал оставаться у него
на службе.
Проявил ли я малодушие, придя к такому решению? Не берусь отвечать на
столь деликатный вопрос, но знаю, что моральная победа, которую я одержал
над самим собой, придала мне силы и как-то смягчила горечь моего
разочарования в самых заветных мечтах тем, что я мог все еще дышать одним
воздухом с Эммой Сполдинг, все еще мимолетно видеть ее милое печальное лицо
(правда, лишь по дороге в церковь), хотя за три бесконечных месяца мы не
обменялись ни словом.
Вот почему я был немало удивлен, когда Джоб Вигинтон вызвал меня пред
лицо "фирмы". Сердце у меня так и колотилось, когда старый кассир
поворачивал ручку двери. Что нужно от меня мистеру Сполдингу? Я сдержал
слово, которое он вынудил меня дать, я воздерживался от попыток повидаться с
Эммой, от какой-либо недозволенной переписки с нею. Не станет же он вызывать
меня лишь затем, чтобы сообщить, что отвергнутый претендент на руку его
дочери нежелателен даже в качестве служащего и что поэтому наши отношения
должны быть прерваны!
В большей из двух смежных комнат, а именно в комнате, отделанной в