"Чарльз Диккенс. Земля Тома Тиддлера" - читать интересную книгу автора

определенной целью, побуждаемые любопытством; некоторые - случайно, желая
просто взглянуть на столь уединенное место; многие же бывали здесь не раз и
являлись, чтобы пропустить стаканчик и разжиться медяком. Эти завсегдатаи
были явно из числа бродяг-попрошаек, и как только они удалялись, Путник
всякий раз хладнокровно повторял: "Вот извольте - как я уже говорил, это и
есть одно из явлений Скверны".
Любого, кто бы ни заходил во двор и для кого закутанная в одеяло фигура
была в диковинку, Путник встречал так, словно взял на себя роль хозяина
балагана. Указывая на "нашего друга, вон там, за решеткой", он, не вдаваясь
в подробности, дабы его беспристрастие не вызвало сомнений, просил
посетителя оказать любезность "нашему другу, вон там, за решеткой" и
поделиться своим житейским опытом или рассказом о живом и кипучем мире. В
ответ на это предложение некий смуглый джентльмен средних лет с красивыми
живыми глазами, с лицом решительным и энергичным (он нарочно прибыл из
города, где проходила сессия суда присяжных, чтобы взглянуть на нечто,
обретающееся в золе и пепле), рассказал следующее.

Служебные часы подошли к концу, наши соломенные шляпы были уже сняты с
крючков, конторские книги захлопнуты, бумаги убраны, столы закрыты, работа
кончилась, когда ко мне бочком подошел седовласый кассир.
- Мистер Уолфорд, прошу вас задержаться на минутку. Не угодно ли вам
пройти туда? Фирма желает поговорить с вами.
Старый Джоб Вигинтон всегда называл своих хозяев собирательно -
"фирма". Они, "Сполдинг и Хаусерман", были священными существами в его
глазах, и он служил им четверть века с неизменной преданностью и почтением.
Джоб Вигинтон, как я и как старший компаньон этого крупного торгового дома,
был чистокровный англичанин. В течение двадцати лет он вел счетные книги
Сполдинга и Хаусермана в Филадельфии и охотно последовал за своими хозяевами
в Калифорнию, когда те пять лет назад решили обосноваться в Сан-Франциско.
Младшие служащие, по большей части французы или американцы, склонны были
посмеиваться над честным старым кассиром, мы же с ним были добрыми друзьями
в течение четырех лет моей службы, и я всегда питал чувство искреннего
уважения к исключительным достоинствам почтенного старца. Однако теперь, по
причине, которую я вам сейчас объясню, я был немало удивлен этим сообщением,
высказанным в характерной для мистера Вигинтона суховатой манере.
- Фирма хочет меня видеть? - пробормотал я, предательски покраснев.
Старина Джоб утвердительно кивнул головой, кашлянул и старательно протер
свои очки в золотой оправе. Несмотря на всю мою растерянность, я заметил,
что кассир чем-то подавлен и расстроен: голос его был хриплый, рука,
протиравшая очки, дрожала, а в больших голубых глазах виднелась
подозрительная влага. Следуя за Джобом в соседнее помещение, где обычно
занимались делами компаньоны, я ломал голову над тем, что может означать
этот неожиданный вызов. Раньше я был в самых лучших и сердечных отношениях с
моими хозяевами, но последние три месяца отношения эти сводились к чисто
деловым и официальным, в особенности со старшим компаньоном. Отнюдь не
потому, что я совершил что-нибудь предосудительное, изменившее их доброе
мнение обо мне. Хозяева мои относились ко мне с тем же уважением и доверием,
как и раньше, и все же наступил конец если не дружбе, то, во всяком случае,
искренней и сердечной привязанности. Это отчуждение началось с того дня,
когда я, стоя рядом с зардевшейся, улыбающейся сквозь слезы Эммой Сполдинг,