"Чарльз Диккенс. Барнеби Радж" - читать интересную книгу автора

современного Лондона, и неподалеку были места, очень подходящие для прогулок
влюбленных, но места эти превратились в грязные дворы задолго до того, как
родились влюбленные юноши и девушки нашего поколения.
На одной из таких улиц, самой чистенькой из всех, на тенистой ее
стороне (ибо хорошие хозяйки заботливо берегут свою мебель от солнца, зная,
как оно портит ее, и поэтому предпочитают тень назойливому солнечному свету)
стоял дом, в который нам не раз придется заглядывать.
Дом был скромный, небольшой и не слишком современной архитектуры; он не
глазел нахально на прохожих большими окнами, а застенчиво щурился, и острая
верхушка его конусообразной крыши торчала над подслеповатым чердачным
окошком из четырех мелких стеклышек, как треуголка на голове одноглазого
старичка. Это был не кирпичный и не горделивый каменный дом, а деревянный,
оштукатуренный, построенный без скучной и утомительной симметрии: ни одно
его окошко не походило на другое и, казалось, каждое существовало само по
себе, не желая иметь ничего общего с остальными.
Мастерская (ибо в доме была мастерская) находилась не наверху, а внизу,
как полагается всякой мастерской. Но на этом и кончалось сходство ее с
другими. В нее не поднимались по нескольким ступенькам, и не входили прямо с
улицы: нет, в нее приходилось спускаться по трем крутым ступенькам, как в
погреб. Пол ее, как в настоящем погребе, был вымощен камнем и кирпичом, а
окна со стеклами и переплетами здесь заменял просто большой черный
деревянный ставень на высоте груди; днем этот ставень отодвигали, причем в
мастерскую впускали холода не меньше, а частенько даже больше, чем света. За
мастерской была обшитая деревянными панелями комнатка, выходившая на мощеный
двор и небольшой садик, разведенный на насыпи в несколько футов высотой.
Человек посторонний, незнакомый с этим домом, мог бы подумать, что комната
не имеет никакой другой связи с внешним миром, кроме двери, в которую он
вошел. В самом деле, нетрудно было заметить, что большинство посетителей,
пришедших сюда впервые, сильно призадумывались, словно решая в уме, как же
снизу попадают в верхний этаж - уж не по приставной ли лестнице? Никому и в
голову не могло прийти, что две имеющиеся в комнате узенькие двери, которые
самый догадливый механик в мире непременно принял бы за дверцы стенного
шкафа или чулана, открываются прямо на винтовую лестницу; да, ни четверти
дюйма не отделяло эти дверцы от двух темных рядов ступеней - один ряд шел
наверх, другой - вниз, и только эта лестница соединяла нижнее помещение с
верхним этажом.
При всех странностях его архитектуры, это был самый безупречно
чистенький, самый уютный домик в Клеркенуэле, в Лондоне, даже во всей
Англии, и содержался он в педантичном порядке. Нигде вы не увидели бы так
чисто вымытых окон, таких светлых полов, начищенных до блеска каминных
решеток; нигде так не блестела мебель старинного красного дерева. Во всех
домах этой улицы, вместе взятых, не скребли, не чистили, не полировали все с
таким усердием, как здесь. Эта идеальная чистота и блеск достигались не без
хлопот и расходов, и главным образом благодаря тому, что добрая хозяйка не
жалела глотки, в чем часто убеждались соседи в дни генеральной уборки, когда
она надзирала за всем и помогала приводить дом в надлежащий порядок.
Начиналась такая уборка каждый понедельник утром, а кончалась только в
субботу вечером.
Хозяин этого дома, уже знакомый нам слесарь, наутро после того, как
нашел на дороге раненого, стоял у входной двери и с безутешным видом смотрел