"Чарльз Диккенс. Барнеби Радж" - читать интересную книгу автора

на грани между полной трезвостью и легким опьянением, но и в таком состоянии
иногда путать действительность с тем, что ему мерещится, н смешивать все
представления о людях, вещах, времени и месте; в такие минуты беспорядочные
мысли в его голове теснятся, точно в калейдоскопе, образуя сочетания столь
же неожиданные, как и мимолетные.
Именно в таком состоянии был Варден, когда, клюя носом, ехал в Лондон,
предоставив своей лошади трусить по хорошо знакомой дороге и незаметно для
себя все более приближаясь к дому. Он проснулся только раз, когда лошадь
остановилась у заставы, пока поднимали шлагбаум, и зычным голосом крикнул
"здорово!" сборщику дорожной пошлины. Перед этим внезапным пробуждением ему
мерещилось, что он пробует открыть замок в брюхе Великого Могола*, и, даже
проснувшись уже, он со сна принял сборщика у шлагбаума за свою тещу, умершую
двадцать лет назад. Не удивительно, что его скоро опять сморил сон, и он
трясся в своей коляске, не сознавая, что едет дальше.
Слесарь наш уже подъезжал к огромному городу, который лежал впереди
черной тенью, и неподвижный воздух над ним был пронизан тускло-красными
отсветами, напоминавшими о лабиринтах улиц, о лавках и мастерских, о толпах
озабоченно спешащих куда-то людей. Но чем ближе к городу, тем нимб его все
более тускнел и постепенно глазам представали самые источники этого
красноватого сияния. Уже можно было смутно различить линии слабо освещенных
улиц, кое-где пересеченные ярким пятном там, где фонари кольцом окружали
площадь, рынок или какое-нибудь большое здание; потом уже ясно стали видны и
улицы и желтоватые круги фонарей, которые меркли один за другим, заслоненные
строениями; потом стали слышны и голоса Лондона - бой башенных часов,
отдаленный лай собак, стук экипажей; потом замаячили в воздухе высокие
шпили, а ниже теснились крыши разной высоты под грузом дымовых труб. Звуки
становились громче, явственнее, а контуры зданий отчетливее и еще
многочисленнее, и вот, наконец, во мраке встал Лондон, освещенный не светом
неба, а собственным слабым светом.
Слесарь, все еще в полусне, продолжал трястись в своей коляске, не
сознавая, что до города уже рукой подать, как вдруг громкий крик впереди
заставил его встрепенуться. С минуту он озирался в недоумении, как человек,
перенесенный во время сна в какую-то неведомую страну, но затем, узнав давно
знакомые места, лениво протер глаза - и, вероятно, уснул бы опять, но крик
повторился не раз, не два, а много раз, и звучал он все отчаяннее.
Окончательно встряхнувшись, Гейбриэл, человек не робкого десятка, тотчас же
погнал свою крепкую лошадку в том направлении, откуда доносились крики, с
такой быстротой, словно дело шло о жизни или смерти.
Случай, по-видимому, был и в самом деле серьезный. Подъехав к месту,
откуда слышались крики, Варден увидел какого-то человека, распростертого на
дороге без признаков жизни; над ним стоял другой и, в диком возбуждении
размахивая факелом, не переставал звать на помощь, - его-то крики и
привлекли сюда Гейбриэла Вардена.
- Что тут такое? - спросил он, вылезая из коляски. - Чем я могу... Как,
это ты, Барнеби?
Человек с факелом откинул свесившиеся ему на лоб длинные волосы и,
стремительно приблизив лицо к самому липу слесаря, уставился на него. По
выражению его глаз легко было прочесть его историю.
- Узнаешь меня, Барнеби? - спросил Варден. Тот быстро закивал головой.
Он проделал это раз двадцать с каким-то неестественным воодушевлением и