"Сюй Ди-шань. Чунь-тао (Рассказы китайских писателей 20 - 30-х годов) " - читать интересную книгу автора

собирать. Жаль только, некому нам подсобить. Разбирал бы кто-нибудь бумагу,
ты бы мог сам торговать. Тогда обошлись бы без посредников и нам больше бы
перепало.
- Иногда я прогадываю. Сам виноват. Мне еще учиться надо. Однако
кое-что я все-таки узнал: могу отличить редкие почтовые марки от обычных,
определить, какую ценность представляет письмо того или иного
государственного деятеля. Несколько дней назад в кипе бумаг я нашел
документ, написанный самим Кан Ю-вэем.* И сколько, по-твоему, я выручил? -
Он с гордостью изобразил пальцами цифру восемь.
______________
* Кан Ю-вэй - известный китайский государственный деятель конца XIX в.

- Правда? Ну, если ты каждый день будешь вытаскивать из бумажного хлама
по восемь мао, зачем нам ехать в деревню? Стоит ли самим лезть в петлю?!
Погляди лучше, что я принесла. - Голос Чунь-тао зазвенел, как у иволги
весной. - Ручаюсь, тут наверняка найдется кое-что ценное. Дворник велел
завтра поутру прийти опять в Хоумэнь. Нынче из дворца отправляют какие-то
вещи на юг: все упаковывают в ящики, и бумага со складов никому не нужна. За
Дунхуамэнем тоже выбрасывают бумагу - целыми мешками. Завтра сходи туда -
разузнай!
Пробили вторую стражу. Чунь-тао медленно поднялась, потянулась.
- Устала я. Пора отдыхать!
Она отправилась в комнату. Сян-гао последовал за ней.
При слабом свете коптилки на стене виднелись лубок "Восемь мудрецов
играют в мацзян" и рекламный плакат табачной компании "Наша марка лучше", на
котором красовалась девушка с сигаретой во рту.
Чунь-тао никогда не заказывала себе одежду в мастерской Жуйфусян или у
других шанхайских портных. Но если бы она рассталась со своей старой
соломенной шляпой, купила себе какой-нибудь халатик, пусть даже вышедший из
моды, она была бы очень похожа на девушку с рекламы "Наша марка лучше".
Недаром Сян-гао часто говорил ей, что это ее фотография.
Чунь-тао забралась на кан, такой широкий, что там свободно могли
уместиться несколько человек, разделась и натянула на себя одеяло. Сян-гао,
как обычно, растер ей спину и ноги. Чунь-тао сильно утомлялась за день, и
это постепенно снимало усталость. Чунь-тао улыбнулась блаженной улыбкой и,
засыпая, пробормотала:
- Ложись и ты, брат Сян! Ночью делами не занимаются! Завтра рано
вставать!
Вскоре послышалось мерное посапывание, и Сян-гао погасил коптилку.
А утром, едва рассвело, оба они, словно птицы в поисках пищи,
разлетелись в разные стороны, каждый по своим делам.
Когда раздался пушечный выстрел, возвещая полдень, и в храме Шичахай
забили гонги, Чунь-тао с корзиной за спиной вышла из Хоумэня и направилась в
Буяцяо. У перекрестка возле рынка ее неожиданно окликнули:
- Чунь-тао, Чунь-тао!
С тех пор как она уехала из родной деревни, вот уже несколько лет никто
так к ней не обращался. Даже Сян-гао очень редко называл ее детским именем.
- Чунь-тао! Ты не узнаешь меня? - услышала она жалобный голос.
Обернувшись, Чунь-тао увидела безногого нищего. Он сидел у обочины
дороги. Лицо его - давно небритое - заросло щетиной. Вылинявшая серая