"Робертсон Дэвис. Мантикора ("Дептфордская трилогия" #2)" - читать интересную книгу автора

почти точной своей копией из госдепартамента; члены правительства
провинции; представители городских властей; директор Колборнской школы,
группа богатых коллег по бизнесу, и не было похоже, чтобы хоть один из них
собирался вскочить со своего места и закричать: "Это наглая ложь! Его
девизом было не En Dieu ma foy, а En moi-meme mа foy* ["Верую сам в себя"
(фр.).], и в этом-то и состояла его трагедия". Вряд ли это им было
известно. А если бы даже известно - то что с того? Немногие из них могли бы
объяснить разницу между двумя этими верами.
Мои глаза остановились на единственном человеке, который мог бы это
сделать. Старый Данстан Рамзи, всю жизнь друживший с моим отцом и бывший
директором школы, когда я в ней учился. Сидел он не на одном из почетных
мест (Дениза его не выносит), а у окна с витражным стеклом, через которое
на его породистую траченную временем физиономию падало пятно рубинового
света, отчего он делался похож на дьявола, раскаленного дьявола из
преисподней. Он не знал, что я наблюдаю за ним, и в какой-то момент, когда
Вудиуисс в шестой или седьмой раз произнес "En Dieu ma foy", он ухмыльнулся
и скривил рот, как это делают люди, у которых плохо подогнана вставная
челюсть.
Ну что, мой час, кажется, заканчивается? Я чувствую себя ужасно.
- Неудивительно. Вы кому-нибудь еще рассказывали об этой посмертной
маске?
- Никому.
- И правильно поступили.
- Я не ослышался? Мне казалось, что психоаналитики воздерживаются от
суждений.
- Это не последнее суждение, которое вы от меня услышите. Сдержанность
такого рода проявляют фрейдисты. У вас есть расписание наших сеансов? Вы
еще колеблетесь, продолжать или нет?
- Не колеблюсь.


6

Возвращение после двухдневной передышки. Нет, передышка - не то слово.
Я не страшился моих свиданий с доктором фон Галлер, как страшатся
какой-нибудь болезненной или утомительной лечебной процедуры. Но у меня
скрытный характер, и все эти откровения были мне не по нутру. В то же время
сеансы у нее приносили мне огромное облегчение. Но благодаря чему? Разве
они давали больше, чем исповедь? (Раскаяние, прощение и покой, как объяснил
мне при конфирмации отец Нопвуд.) Неужели я платил доктору фон Галлер
тридцать долларов в час за то, что церковь давала бесплатно (добавляя к
этому еще и спасение души)? В ранней молодости я пытался исповедоваться.
Отец Нопвуд не требовал, чтобы я стоял на коленях в маленькой кабинке, пока
он слушает меня из-за обрешеченной дверцы. У него были современные взгляды,
и он просто сидел чуть позади, чтобы я его не видел, мучительно описывая
свои мальчишеские грехи. Конечно, я вставал на колени, когда он давал мне
отпущение грехов. Но после двух-трех раз такого коленопреклонения, уходя, я
чувствовал себя полным дураком. И тем не менее, несмотря на нашу ссору, я
не стал бы теперь даже самому себе говорить о Нопвуде плохо; он был мне
добрым другом в трудный момент моей жизни - один из множества таких трудных