"Станислав Десятсков. Смерть Петра Первого (Интриги, заговоры, измены) " - читать интересную книгу автора

В дни, когда шведы вторглись на Украину, Феофан, потрясенный изменой
Мазепы, остался тверд в своей вере в единое славянское дело и предал анафеме
изменника гетмана. А через несколько месяцев встречал в Киеве прославленного
полтавского победителя и в речи своей сравнивал его с Самсоном, раздирающим
пасть шведского льва, за что и был вознесен. Петр взял его в Петербург и не
отпускал боле от себя, назначив архиепископом Пскова и вторым своим
заместителем в Верховном Синоде, правящим всеми делами православной церкви в
империи. Правда, 5ыл еще и первый царский правитель в Синоде - архиепископ
Новгородский Феодосии. Эвоп, как ныне рот раскрыл, поддакивал во всем
старому Голицыну, а его, Феофана, словно и не заметил. Этому никаких
конституций не надобно, ему бы патриаршество на Руси восстановить да самому
стать владыкой. Феофан передернул плечами: споры его с Феодосией были
давние, и касались они не токмо патриаршества, но и всех петровских
преобразований: Феодосии их в глубине души отвергал. Феофан же всей душой
поддерживал. Его домашние покои, к примеру, были уставлены книжными шкафами
и математическими снарядами, словно то была не обитель монаха, а кабинет
ученого. Вкусы Феофана в сем случае сходились со вкусами государя, портрет
которого высился в святом углу с краткой энергичной подписью: "Петр I -
император". Выше портрета висела икопа: изображение святой Софии,
воплощавшей, как ведомо, премудрость божью и человеческую. По правде, и сам
преосвященный веровал не только в Бога, но и в человеческий разум.
Оттого-то и шептались монахи и громко базарили бабки-богомолки, что
преосвященный - настоящий оборотень и колдун, к которому каждую ночь
приходит ужинать Люцифер, и болтали также, что второй распорядитель
российского Синода не может говорить с монахом праведной жизни без того,
чтобы у него изо рта не выходило синее пламя.
Но Петр Андреевич Толстой злого колдовства не боялся, потому как в
кровавых застенках Тайной канцелярии сам чувствовал себя полновластным
Люцифером, и привела его к Прокоповичу не тайная наука ведьмовства, коей и
сам он но был чужд в молодости, а самая мирская нужда. Для Петра Андреевича,
как истого дельца, Петр I умер уже тогда, когда не в силах стал отдавать
приказы и распоряжения, и предстояло срочно поставить на трон Екатерину,
поскольку окажись на троне мальчишка Петр II, сынок покойного несчастного
царевича Алексея, сразу вспомнят Петру Андреевичу Толстому, как обманом он
увез царевича в Москву из владений австрийского цезаря, пообещав ему
отцовское прощение и ласку.
И Петр Андреевич, человек дела, а не слова, не медлил ни секунды. Хотя
и отвратно то было столбовому дворянину, вступил в политический союз с
ненавистными случайными людишками, и в первую очередь с Александром
Даниловичем Меншиковым; хотя и накладно то было, сам раскошелился на подкуп
гвардейской черни; хотя и страшно то было, спешно готовил военный заговор. В
тогдашнем Санкт-Петербурге многие шли на сей заговор в надежде на счастливый
карьер и поворот в фортуне, но немногие действовали по своей совести и
чести, и только один Петр Андреевич знал твердо, что ему отступать некуда,
что он у той роковой черты, за которой виднелась или еще большая власть, или
виселица. И оттого Петр Андреевич тел напролом там, где другие еще могли
остановиться в раздумье.
Он метался по гвардейским казармам, караулам, не жалел ни своего, ни
чужого серебра и золота, вербуя гвардейцев в партию Меншикова и Екатерины,
сам составил план подхода гвардейских батальонов к Зимнему дворцу и