"Станислав Десятсков. Смерть Петра Первого (Интриги, заговоры, измены) " - читать интересную книгу автора

механизмом и учился повелевать всеми движениями души.
Скептичный Фик недоверчиво покачивал головой: эти русские так много
рассуждают о свободе, что, наверное, никогда не будут обладать ею.
Среди всеобщего шума не заметили ухода старика Голицына, вызванного
дворецким. Но когда он вернулся, все поняли, что произошла смена времен.
Старый князь был тих и задумчив. Выговорил негромко:
- Государь Петр Алексеевич при смерти! Сведения точные. Живописец
Никита только что из дворца. Надобно решаться и выступать, господа!
Старческий голос Голицына был сух, важен и деловит. Наступила тишина.
- Гроза царя, яко рез льва, - кто раздражает его, тот грешит против
самого себя! - словно и не к месту пропел Феофан библейскую заповедь.
После чего откланялся. За ним совершенно неожиданно первым удалился
князь Лыков. Оставшиеся еще промычали что-то о Южной армии и что не худо бы
дать деньги гвардейцам, но денег никто не предоставил. И все как-то скоро и
быстро разъехались.
- Вот так всегда. Нам, русским, хлебушка не надо.
Мы друг друга едим - и тем сыты! - на прощание процедил Василий Лукич.
Он уезжал последним. Спешил во дворец, дабы узнать все новины. Старый
Голицын в одном камзоле, с непокрытой головой, смотрел с крыльца, как в
густой колеблющейся пелене тумана исчезает карета Долгорукого. Туман точно
затянул ее след - не слышно было и стука колес. Все звуки стали влажные,
тихие. На деревянном Исаакиевском соборе с хриплыми перебоями играла часовая
музыка. Кричал часовой. Князь Михайло, стоявший за спиной брата, зябко
поежился. Тот обернулся и не проговорил, пролаял:
- Царь Петр запретил зваться кличками, хотел вывести в России новую
породу людей, а вывел новоманирных рабов, и токмо!
Тем малый совет старых родов и закончился.
По возвращении от Голицыных Феофана Прокоповича поджидал гость
нежданный и страшный - правитель Тайной канцелярии Петр Андреевич Толстой.
Преосвященный содрогнулся, войдя в кабинет и увидев в своих покойных широких
креслах щупленького старичка, с видимым интересом изучавшего италианскую
картину, на коей полунагая девица Даная принимала золотой дождь в широкий
подол нижней юбки.
- Италианская манира? Славно, славно! Я и сам, государь мой,
многократно в италианских землях бывал. Для начала в Венеции и Риме.
Вдругорядь в Неаполе, куда ездил за преступным царевичем Алексеем.
Феофан с трудом вынес пронзительный взгляд из-под покрасневших
воспаленных век. На миг вспомнились кошмарные рассказы о кровавых застенках
Тайной канцелярии. Так вот смотрел Петр Толстой, наверное, и на царевича
Алексея, когда пытал его в равелине Петропавловской фортеции.
Однако Феофан Прокопович не случайно почитался человеком политическим и
ловким. Многое пришлось увидеть за его бурную жизнь хитроумному киевлянину.
Он сменил три религии, учился на Украине, в Польше и в Италии, пока не
закончил коллегиум святого Афанасия в Риме, устроенный папой Григорием XIII
специально для греков и слэеян. В коллегиуме преподавание вели отцы иезуиты.
Льстиво шептали они любознательному юноше о его внешнем сходстве с римским
папой Урбаном VII, пророчили его в наместники престола святого Петра в
Российских Еврспиях. Но хитрец провел даже искушенных в человеческих душах
отцов иезуитов и, вернувшись в родной Киев, снова перешел в православие,
наречен был Феофаном и определьи в преподаватели Киево-Могилянской академии.