"Станислав Десятсков. Смерть Петра Первого (Интриги, заговоры, измены) " - читать интересную книгу автора

И то был благоприятный знак судьбы, что он повесил сей крест на шею перед
самой Полтавской баталией. Но ведь на шее висел в тот час еще и маленький
Катин медальончик с ее волосами. И здесь его снова пронзила страшная боль.
Не та боль в почках... К ней он за недели болезни почти притерпелся. А вдруг
боль была острее, боль душевная. И снова вспомнилась голова Виллима Монса,
На его стон откликнулась Анна, старшая дочка. Спросила плачущим
голосом:
- Батюшка, больно?
Он открыл глаза, посмотрел ясно, грустно подумал: "Боже, как Анна
похожа на нее, вылитая мать в молодости. А вот младшенькая, что сунулась с
другой стороны постели, вылитый мой портретец: нос пуговкой, щечки округлые,
глаза живые. Правда, глаза сейчас у Ли-заньки красные от слез".
- Эх, вы, сороки! - сказал он тихо добрым голосом и слабо махнул
рукой. - Идите-ка к себе, в покои, отдыхайте. А я тут без вас подремлю!
Дочки, обрадованные, что к батюшке вернулась ясная речь (вечор он уже и
не говорил, метался и стонал в беспамятстве), послушно вышли. Они и впрямь,
должно быть, намаялись за бессонную ночь.
Екатерина всю ночь была вместе с дочками и стояла сейчас у изголовья.
Заслышав разумную речь мужа, даже словечко какое молвить убоялась -
поспешила бесшумно выскочить следом. Помнила, как накануне Петр, завидя ее,
страшно завращал полубезумными глазами и гаркнул страшно: "Катьку на дыбу!"
Хорошо еще, что сразу впал в беспамятство. А не то ведь нашлись бы ревнивцы
государева дела, вроде лихого генерал-адъютанта Румянцева, тотчас по цареву
указу схватили бы и потащили в застенок.
И Екатерина вдруг поняла в тот час, что отныне более всего она желает
своему хозяину не долгой жизни, а скорой смерти. И было неясно, то ли
радоваться, то ли плакать, что он вот очнулся и снова говорит разумно и
внятно. "А вдруг будет жив? - Озноб прошел по ее полным белым плечам. - А ну
коли?" В приемной снова перехватила злой насмешливый взгляд Румянцева - все
караулит. И для чего? Конечно, же, он Монса пытал! Екатерина потупила голову
и проскользнула в свои покои.
Петр видел, как тенью выскользнула из опочивальни его женка, но не
позвал, не вернул. После Монса она ему не жена, а солдатская девка, Марта
Скавронская. И вернулась великая злость. Злость как бы возвратила ему силы,
и голова стала ясной, жар спал. Он со вниманием прислушивался к ученому
спору.
Медицинский консилиум как раз решал роковой вопрос: что же делать дале?
Самоуверенный и спесивый Блюментрост предлагал еще раз пустить государеву
кровь. То был любимый прием старой доброй немецкой школы, заветы коей
молодой Блюментрост усвоил еще от своего отца.
- Вы, должно быть, хотите отправить государя к нашим праотцам,
любезный Блюментрост! - сердито выговаривал немцу маленький толстячок с
такими румяными щечками, что казалось, их натерли свеклой. Но щеки натерла
не свекла, а крепкий морозец, что настиг доктора Бидлоо по дороге из Москвы,
откуда он был спешно вызван к больному Петру.
Бидлоо представлял противную немецкой англо-шотландскую медицинскую
школу и так же, как покойный Арескин, закончил в свое время прославленный
медицинский колледж в Эдинбургском университете.
- Вы совсем спятили, Блюментрост! У государя после купания в ледяной
воде была простудная горячка, а вы частым пусканием крови еще более ослабили