"Ж.Деррида. От экономии ограниченной к к всеобщей..." - читать интересную книгу автора

игра состоит в том, чтобы все еще приписывать отсутствию смысла в
дискурсе некий смысл.7
____________________
6 "Post-scriptum au supplice", EI, p.189.
7 "Только у серьезного есть смысл: игра, у которой смысла уже нет,
серьезна лишь в той мере, в какой "отсутствие смысла также есть некий
смысл", но всегда затерянный во мраке неразличенной бессмыслицы.
Серьезное, смерть и страдание образуют ее притупленную истину. Но
серьезность смерти и страдания есть рабство мышления" ("Post-
scriptum", EI, p.253). Единство серьезного, смысла, труда, рабства,
дискурса и т.д., единство человека, раба и Бога - таково, на взгляд
Батая, глубинное содержание (гегелевской) философии. Здесь мы можем
лишь отослать к наиболее явственно выражающим это текстам. (a) EI,
p.105: "И в этом попытки мои заново начинают и разрушают гегелевскую
Феноменологию. Построение Гегеля есть философия труда, "проекта".
Гегелевский человек - Существо и Бог - исполняется в своем
соответствии проекту... Раб... пройдя довольно извилистый путь,
достигает под конец вершины вселенной. Единственная помеха для такой
точки зрения (обладающей, впрочем, неравной и в каком-то смысле
недосягаемой глубиной) в том, что человек несводим к проекту:
недискурсивное существование, смех, экстаз" и т.д. (b) Le Coupaple,
p.133: "Гегель, разрабатывая философию труда (именно Knecht,
освобожденный раб, рабочий становится в Феноменологии Богом), подавил
шанс - и смех и т.д. (c) Главным образом, в эссе "Hegel, la mort et la
sacrifice" Батай показывает, благодаря какому скольжению - в речи
суверенности ему следует противопоставить какое-то другое скольжение -
Гегель "в пользу рабства" упускает ту суверенность, к которой "он
подошел насколько мог близко". "Суверенность в позиции Гегеля
проистекает из такого движения, которое открывается дискурсом и
которое в духе Мудреца никогда не отделяется от своего откровения.


Два письма


"Эти суждения должны были бы привести к молчанию, а я пишу.
Это вовсе не парадокс."
(EI, p.89).



Но мы должны говорить. "Неадекватность всякой речи... по крайней мере,
должна быть высказана" (C) для того, чтобы сохранить суверенность,
т.е. некоторым образом потерять ее, чтобы оставить еще в запасе
возможность если не смысла ее, то ее бессмыслицы, чтобы этим
невозможным "комментарием" отличить последнюю от всякой негативности.
Нужно найти такую речь, которая хранит молчание. Необходимость
невозможного: высказать в языке - рабства - то, что не является
рабским. "То, что не является рабским, непроизносимо... Идея молчания
(это самое недоступное) обезоруживает. Я не могу говорить об