"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 3) " - читать интересную книгу автора

безотчетном израсходовании войсковых сумм в бытность его командующим
войсками, явилось большое сомнение в целесообразности этого шага...
Своим трудом, кипучей энергией и преданностью национальной идее
Дроздовский создал прекрасный отряд из трех родов оружия и добровольно
присоединил его к армии. Но и оценивал свою заслугу не дешево. Позднее,
как-то раз обиженный замечанием по поводу неудачно проведенной им операции,
он писал мне: "...Невзирая на исключительную роль, которую судьба дала мне
сыграть в деле возрождения Добровольческой армии, а может быть, и спасения
ее от умирания, невзирая на мои заслуги перед ней (мне), пришедшему к Вам не
скромным просителем места или защиты, но приведшему с собой верную мне
крупную боевую силу, Вы не остановились перед публичным выговором
мне..."{45}
Рапорт Дроздовского - человека крайне нервного и вспыльчивого -
заключал в себе такие резкие и несправедливые нападки на штаб и вообще был
написан в таком тоне, что, в видах поддержания дисциплины, требовал новой
репрессии, которая повлекла бы, несомненно, уход Дроздовского. Но морально
его уход был недопустим, являясь несправедливостью в отношении человека с
такими действительно большими заслугами. Так же восприняли бы этот факт и в
3-й дивизии... Принцип вступил в жестокую коллизию с жизнью. Я, переживая
остро этот эпизод, поделился своими мыслями с Романовским.
- Не беспокойтесь, ваше превосходительство, вопрос уже исчерпан.
- Как?
- Я написал вчера еще Дроздовскому, что рапорт его составлен в таком
резком тоне, что доложить его командующему я не мог.
- Иван Павлович, да вы понимаете, какую тяжесть вы взваливаете на свою
голову...
- Это не важно. Дроздовский писал, очевидно, в запальчивости,
раздражении. Теперь, поуспокоившись, сам, наверно, рад такому исходу.
Прогноз Ивана Павловича оказался правильным: вскоре после этого случая
я опять был на фронте, видел часто 3-ю дивизию и Дроздовского. Последний был
корректен, исполнителен и не говорил ни слова о своем рапорте. Но слухи об
этом эпизоде проникли в армию и дали повод клеветникам чернить память
Романовского:
- Скрывал правду от командующего!..
Высокую дисциплину в отношении командования проявляли генерал Марков и
полковник Кутепов. Но и с ними были осложнения... Кутепов на почве брожения
среди гвардейских офицеров, неудовлетворенных "лозунгами" армии, завел речь
о своем уходе. Я уговорил его остаться. Марков после одной небольшой
операции в окрестностях Егорлыкской, усмотрел в сводке, составленной штабом,
неодобрение его действиям, прислал мне рапорт об увольнении своем от службы.
Разве возможен был уход Маркова? Генерала легендарной доблести, который сам
в боевом активе армии был равноценен дивизии... Поехал Иван Павлович в
Егорлыкскую к своему близкому - еще со времен молодости - другу извиняться
за штаб...
Подчинявшиеся во время боевых операций всецело и безотказно моим
распоряжениям, многие начальники с чрезвычайной неохотой подчинялись друг
другу, когда обстановка требовала объединения групп. Сколько раз
впоследствии приходилось мне командовать самому на частном фронте в ущерб
общему ведению операции, придумывать искусственные комбинации или
предоставлять самостоятельность двум-трем начальникам, связанным общей