"Дон Делилло. Падающий (Роман)" - читать интересную книгу автора

Я думала, может, вы что-то знаете.
- Ума не приложу.
- Значит, Джастин об этом ни гу-гу?
- Нет. А чье имя? Кто этот человек?
- Кто он? Я бы сама хотела знать, - сказала Изабель.

Высокий, коротко остриженный; похож на солдата, думала она, на
кадрового военного; он все еще в хорошей форме и смахивает на бывалого
вояку, только закалили его не бои, не кровопролитие, а суровость нынешнего
образа жизни: фактический развод, жизнь без семьи, отцовство на расстоянии.
Сейчас он лежал в постели и смотрел, как она, в нескольких футах от
него, застегивает блузку. Спали они на одной кровати: во-первых, не могла же
она ему сказать: "Иди-ка на диван", во-вторых, ей нравилось, что он здесь,
рядом. Казалось, он вообще не смыкает глаз. Лежит на спине и говорит, но в
основном слушает, и ничего дурного в этом не было. Ей уже не требовалось
выяснять, какого мнения мужчина о том-то или о сем-то, - отпала
необходимость выяснять, во всяком случае, у этого мужчины. Ей нравилось, как
он преображает пространство. Нравилось одеваться у него на глазах. Она
знала: настанет момент, и он прижмет ее к стене прежде, чем она успеет
полностью одеться. Встанет с постели, посмотрит на нее, и она замрет, будет
ждать, пока он подойдет и прижмет ее к стене.

Он лежал в наглухо закрытом тоннеле аппарата на узком длинном столе.
Под коленями подушка, над головой - пара точечных светильников. Пытался
слушать музыку. Окутанный громоподобным шумом, сосредотачивался на
инструментах, выделял из оркестра какую-нибудь группу: струнные, деревянные
духовые, медные. А аппарат выбивал неистовое стаккато, лязгал: будто
находишься в фантастическом фильме, в сердце космического города, который
вот-вот развалится на части.
Ощущение беспомощности в заточении напомнило ему об одной фразе
врача-радиолога; это оказалась русская женщина, и ее акцент успокаивал:
русские - люди серьезные, знающие цену каждому слову; может быть, поэтому он
сказал: "Классическую музыку", когда она спросила, что он будет слушать. И
вот теперь он услышал в наушниках ее голос, сообщающий, что теперь аппарат
будет шуметь три минуты, и, когда музыка снова зазвучала, он подумал о Нэнси
Диннерстайн, которая держала в Бостоне клинику сна. Убаюкивала людей за
деньги. А та, другая Нэнси - как там ее, мимолетные воспоминания о случайных
соитиях, - это уже Портленд, штат Орегон, Нэнси без фамилии. У города была
фамилия, у женщины - нет.
Шум был невыносимый: то что-то падало и разбивалось вдребезги, то
нестройно наигрывал, на ходу меняя тональности, синтезатор. Он пытался
слушать музыку и вспоминал слова радиолога: как только исследование
закончится - сказано было с русским акцентом, - все ощущения моментально
забудутся, так что ничего страшного; так сказала врач, а он подумал: она
словно бы описывает смерть. Но смерть - это все-таки другое, и шум другой, и
в ящик засовывают насовсем. Он слушал музыку. Очень старался расслышать
флейты и отличить их от кларнетов, если в оркестре вообще были кларнеты, но
ничего не получалось, и спасала только пьяная Нэнси Диннерстайн в Бостоне;
ее образ вызвал у него дурацкую, непрошеную эрекцию: Нэнси в его гостиничном
номере, где из окна дуло, а за стеклом виднелся кусочек реки.