"Мигель Делибес. Письма шестидесятилетнего жизнелюбца " - читать интересную книгу автора

в 15 часов и передачу, которая следует за этим. Да и не каждый день,
разумеется. Другое дело вечерами. Вечерами я редко уделяю телевидению менее
двух часов. Да и чего Вы хотите? Ведь это единственная возможность общения с
собеседником, которому всегда можно заткнуть рот, если он придется некстати.
Скажу больше: мне лично телевидение вовсе не кажется таким плохим, как его
принято считать. Хорошего телевидения нет нигде, будь оно таким - объективно
хорошим, - оно, тем самым уже, было бы плохим, потому что девять десятых
страдающих отсутствием вкуса и интеллектуально нетребовательных зрителей не
приняли бы его. Главное - не идти у телевидения на поводу, избегать
бесцельного сидения перед аппаратом часами напролет. Хотите знать как?
Рецепт прост: отбирая передачи. Пытались ли Вы, друг мой, отбирать передачи?
Попробуйте же, советую Вам, это очень полезно, Вот тогда сидение перед
ящиком перестает быть оглупляющим и становится занимательным, а иной раз
даже и познавательным.
Регулярно смотреть телевизор я стал всего лет восемь тому назад, когда
у меня случился перелом малой берцовой кости левой ноги и я почти два месяца
провел в гипсе. Неверный шаг в цехе, самая что ни на есть будничная травма.
Говорят, случается, что к подобным переломам приводит определенное положение
ступни в соотношении с весом тела - глупая случайность, но с весьма
досадными последствиями.
Кто был совершенно одержимым телезрителем, так это моя покойная сестра
Рафаэла. Во время отпусков и в последние годы после выхода на пенсию она
часами напролет, как загипнотизированная, просиживала перед экраном. Зная ее
слабость и желая сделать ей сюрприз, я, хотя цена и кусалась, приобрел
цветной аппарат. И чем, скажите мне, так привораживают всех нас краски? Мы,
взрослые, носим в себе что-то от ребенка, которым были когда-то, или от
первобытного существа, скрывающегося за налетом цивилизованности, и потому
предпочитаем цветное изображение черно-белому. Ясно, что цвет ничуть не
прибавляет художественной выразительности, однако превращает самую чепуховую
передачу в маленькое представление.
Моя покойная сестра Рафаэла и в семьдесят лет продолжала оставаться
привлекательной. Порой, когда она отрешенно застывала перед телевизором, я
украдкой, чтобы она не заметила, и с чувством гордости рассматривал ее:
прямой лоб, который она старалась не открывать полностью, маленький, с
трепещущими чувственными крыльями нос, полные губы, выдающиеся скулы и,
самое главное, кожа, свежая и эластичная даже на шее, совсем без складок. В
детстве она казалась мне богиней: гордая шея, небольшие дразнящие груди,
гибкая, необыкновенно стройная талия, подчеркнутая округлым, волнистым
изгибом бедер. Она, Рафаэла, была женщиной редкой красоты, которая только
акцентировалась ее безразличным, слегка пренебрежительным отношением ко
всему, особенно к мужчинам. Такой же, по крайней мере внешне, оставалась она
и по отношению к Серхио, тому капитану регулярных частей, о котором я писал
Вам раньше. Никогда я не видел свою сестру задумчивой, ликующей или
взволнованной из-за него. Либо она настолько владела собой, либо же была
женщиной холодной, не знающей чувств и страстей, движущих остальными
смертными. Тем не менее поначалу я испытывал зависть к Серхио и дошел до
того, что даже возненавидел его, так что - признаюсь, хоть и не следовало бы
этого говорить, - когда он погиб в Игуаладе, я изобразил сожаление, но в
глубине почувствовал, что у меня словно камень с души свалился. Мне казалась
невыносимой мысль о том, что Рафаэла может покинуть меня и зажить с ним. Мне