"Константин Дегтярев. Киллеръ для венценосной особы " - читать интересную книгу авторазубы в ловко свернутый кулечек, а скрепки - в коробочку, после чего забился
в угол и засел в нем, обняв руками колени и голову, изредка подрагивая и как-то странно, размеренно раскачиваясь вперед-назад. Вновь воцарилась тишина. - Эй, ты это... Псих, что ли? - обрадованный внезапной догадкой, спросил через некоторое время Петр Иванович. Мужик из мешка молчал. Тогда Петр Иванович решился на эксперимент. Он взял со стола закрытую коробочку с кнопками, не пострадавшую во время драки, и демонстративно высыпал ее на пол. Дальше ужас что произошло. Брюнет вдруг зарыдал, принялся ломать руки и с надрывом вопить: "Зачем, зачем вы так! За что! Зачем!" Однако тут же, не прекращая рыданий, в считанные секунды собрал все кнопки и умоляюще протянул руку за коробочкой. Коробочку ему, конечно, дали, лишь бы успокоился. "Псих однозначно, - подумал Петр Иванович, - ну и ночка!" Надо было со всем этим что-то делать, но что - непонятно. Хоть говорить умеет, и то хорошо. - А тебя звать-то как? - спросил, наконец, Петр Иванович, не особенно надеясь на ответ. Псих на этот раз оживился, поглядел на Петра Ивановича с надеждой и интересом. Затем задумался, как будто что-то вспоминал. И снова замер. Но через минуту все-таки вдруг ответил - и как ответил! На удивление приятным, спокойным голосом, и, что было уж совсем удивительно, нисколько не шепелявя. У него, стервеца, даже губы остались целы, после такого-то роскошного удара! - Иннокентий Андреевич Охлобыстин. К вашим услугам. И даже так немножко наклонил голову, как это делают воспитанные джентльмены в фильмах про Шерлока Холмса. Только что ножкой не шаркнул, да и Петру Ивановичу и в голову не пришло называть его Кешей; наоборот, он почувствовал, что перед ним действительно Иннокентий Андреевич и обращаться к нему следует на "вы". Псих-то он псих, да, видать, не из простых: может, пианист какой, которому Бетховен в голову ударил, или профессор, может, облучившийся ураном. Впрочем, парень был молодой и больше все-таки походил на пианиста, который бацал своего Бетховена недели две без перерыва, ничего при этом не жрамши. А на третью неделю с утра пораньше его в дурку и закатали. Да, определенно, он был похож именно на такого психа. Красивое, породистое лицо, очень бледное, огромные глаза, изящные руки с длинными тонкими пальцами. - Очень приятно, Иннокентий Андреевич! А меня зовут Петр Иванович. Так что же вы, позвольте спросить, на моей бабе делали? - заново свирепея, вопросил властелин, диктатор и деспот, вдруг понимая, что не помнит, куда дел ключи от наручников. Ответ давался господину Охлобыстину нелегко. Наконец он вперил в Петра Ивановича отчаянный взгляд и твердо заявил: - Вожделел я... Простите меня, пожалуйста, но это выше моих сил. - И разрыдался еще пуще, чем даже когда кнопки собирал. "Ну, нахал", - возмутился про себя Петр Иванович, даже забыв на время про ключи. Впрочем, если реконструировать события с позиции Иннокентия, картина складывалась вполне реалистическая: вылезаешь ты из мешка, идешь по какой-то своей надобности по совершенно пустой выставке, и тут - на тебе: бесхозная голая баба к столбу прикована. Есть о чем задуматься, а ежели ты еще и псих, покалеченный Бетховеном, так и вовсе думать нечего. По |
|
|