"Константин Дегтярев. Киллеръ для венценосной особы " - читать интересную книгу автора

зубы в ловко свернутый кулечек, а скрепки - в коробочку, после чего забился
в угол и засел в нем, обняв руками колени и голову, изредка подрагивая и
как-то странно, размеренно раскачиваясь вперед-назад. Вновь воцарилась
тишина.
- Эй, ты это... Псих, что ли? - обрадованный внезапной догадкой,
спросил через некоторое время Петр Иванович.
Мужик из мешка молчал. Тогда Петр Иванович решился на эксперимент. Он
взял со стола закрытую коробочку с кнопками, не пострадавшую во время драки,
и демонстративно высыпал ее на пол. Дальше ужас что произошло. Брюнет вдруг
зарыдал, принялся ломать руки и с надрывом вопить: "Зачем, зачем вы так! За
что! Зачем!" Однако тут же, не прекращая рыданий, в считанные секунды собрал
все кнопки и умоляюще протянул руку за коробочкой. Коробочку ему, конечно,
дали, лишь бы успокоился. "Псих однозначно, - подумал Петр Иванович, - ну и
ночка!" Надо было со всем этим что-то делать, но что - непонятно. Хоть
говорить умеет, и то хорошо.
- А тебя звать-то как? - спросил, наконец, Петр Иванович, не особенно
надеясь на ответ.
Псих на этот раз оживился, поглядел на Петра Ивановича с надеждой и
интересом. Затем задумался, как будто что-то вспоминал. И снова замер. Но
через минуту все-таки вдруг ответил - и как ответил! На удивление приятным,
спокойным голосом, и, что было уж совсем удивительно, нисколько не шепелявя.
У него, стервеца, даже губы остались целы, после такого-то роскошного удара!
- Иннокентий Андреевич Охлобыстин. К вашим услугам.
И даже так немножко наклонил голову, как это делают воспитанные
джентльмены в фильмах про Шерлока Холмса. Только что ножкой не шаркнул, да и
то потому лишь, что сидел. И вот что странно - как-то так он это сказал, что
Петру Ивановичу и в голову не пришло называть его Кешей; наоборот, он
почувствовал, что перед ним действительно Иннокентий Андреевич и обращаться
к нему следует на "вы". Псих-то он псих, да, видать, не из простых: может,
пианист какой, которому Бетховен в голову ударил, или профессор, может,
облучившийся ураном. Впрочем, парень был молодой и больше все-таки походил
на пианиста, который бацал своего Бетховена недели две без перерыва, ничего
при этом не жрамши. А на третью неделю с утра пораньше его в дурку и
закатали. Да, определенно, он был похож именно на такого психа. Красивое,
породистое лицо, очень бледное, огромные глаза, изящные руки с длинными
тонкими пальцами.
- Очень приятно, Иннокентий Андреевич! А меня зовут Петр Иванович. Так
что же вы, позвольте спросить, на моей бабе делали? - заново свирепея,
вопросил властелин, диктатор и деспот, вдруг понимая, что не помнит, куда
дел ключи от наручников.
Ответ давался господину Охлобыстину нелегко. Наконец он вперил в Петра
Ивановича отчаянный взгляд и твердо заявил:
- Вожделел я... Простите меня, пожалуйста, но это выше моих сил. - И
разрыдался еще пуще, чем даже когда кнопки собирал.
"Ну, нахал", - возмутился про себя Петр Иванович, даже забыв на время
про ключи. Впрочем, если реконструировать события с позиции Иннокентия,
картина складывалась вполне реалистическая: вылезаешь ты из мешка, идешь по
какой-то своей надобности по совершенно пустой выставке, и тут - на тебе:
бесхозная голая баба к столбу прикована. Есть о чем задуматься, а ежели ты
еще и псих, покалеченный Бетховеном, так и вовсе думать нечего. По