"Ион Деген. Портреты учителей " - читать интересную книгу автора

утонченный узор или рисунок. В образовавшиеся канавки вчеканивалась золотая
проволока. Ремесло становилось искусством. Изделие снова подвергалось
термической обработке и вновь полировалось. Такая технология, известная под
названием дамаскской, сохранилась в Толедо до наших дней. (Спустя много лет
после первого знакомства с родословной в память о моих предках я купил в
Толедо ятаган, инкрустирований золотом. Сталь клинка, увы, не дамаскская.
Секрет ее изготовления был утерян с изгнанием евреев из Испании).
Прямая линия Дехан из Толедо через Амстердам до Нойсе продолжалась
более полутора веков. В 1659 году родился Дехан, изменивший фамилию на
Деген. Возможно, причиной нового звучания старой еврейской фамилии было то,
что в мастерских моего предка изготовлялись шпаги? Ведь шпага по-немецки -
der Degen. Это всего лишь предположение.
В конце XYII века старший из трех сыновей оружейника Дегена обосновался
в Динайвароше, второй уехал во Францию (и там сразу обрывается ветвь),
третий остался в Нойсе. Один из двух его сыновей был привезен на Украину
польским графом. Почему Дегены на Подолье перестали быть оружейниками? То ли
они стали убежденными пацифистами, то ли решили, что не дело евреев ковать
оружие для поляков и украинцев, то ли была еще какая-то причина?
По поводу ампутации французской ветви мы согласились с предположением
Фалика о том, что попавший во Францию Деген крестился. Фалик прожил во
Франции много лет. Там он встречал Дегенов, которые не были евреями. Мы даже
обнаружили рассказ о Дегене, предложившем Наполеону Бонапарту летательный
аппарат для войны против Англии. Кто знает, был он гением, или шарлатаном?
В конце пятидесятых годов Фалик сделал русский перевод надписей. Черной
тушью он вырисовал каждую букву, стилизуя под квадратный ивритский шрифт.
Оказалось, что даты тоже написаны буквами. Фалик и их обозначил цифрами и
перевел с еврейского летосчисления на Григорианский календарь.
К нашему огромному сожалению, этот бесценный пергамент исчез при
идиотских обстоятельствах. Жена Фалика вышла в продуктовый магазин. В дверь
позвонили, и среди бела дня в квартиру ввалилась толпа цыганок. Одни
плясали, другие предлагали погадать судьбу. Фалик быстро выпроводил их.
Когда Катя вернулась с покупками, обнаружилась пропажа всех ценностей, в том
числе пергамента с родословной и бережно хранившегося диплома Тулузского
политехнического института.
Однажды в Израиле я рассказал эту историю двоюродному брату.
- Я видел такой же пергамент, - обрадовал меня Аншл, - у моего
племянника есть точно такая же родословная. Через несколько лет он вернется
из заграничной командировки, и ты сможешь даже скопировать ее.
Действительно, в Израиле есть все, что необходимо для полноты
существования, для счастья. В этом я убедился уже здесь. Миша и я
догадывались
об этом там. А Фалик знал. Знал и страстно мечтал об Израиле. Мечтал о
встрече с любимой сестрой. Мечтал о жизни в своей стране. Мечтал и понимал,
что мечта неосуществима. Даже если бы выпустили его, он не смог бы уехать
без единственного сына. А то, что Мишу не выпустят, не вызывало сомнений.
Перед войной Миша окончил физико-математический факультет Киевского
университета. Всего несколько недель он был на фронте и, слава Богу,
невредимый уехал в тыл. Сразу после войны он окончил аспирантуру, с блеском
защитил кандидатскую диссертацию; будучи старшим научным сотрудником,
защитил докторскую диссертацию, стал профессором и членом-корресподентом