"Даниэль Дефо. Счастливая куртизанка, или история жизни и всевозможных превратностей судьбы мадемуазель Де Бело, впоследствии именуемой графиней де Винцельсгейм германской, она же особа, известная во времена Карла II под именем леди Рокс" - читать интересную книгу автора

когда я расставалась с детьми, мне в самом деле сделалось дурно и, придя в
себя, я металась, как безумная. Но после того, как их увели, я еще
продолжала некоторое время оставаться в доме, о чем и расскажу дальше.
Посреди печального рассказа моей приятельницы вошел муж золовки. Меж
тем, как собственное ее сердце ожесточилось и оставалось глухо к жалости,
хоть она приходилась родной теткой моим детям (ведь она была сестрой их
отца), добрый ее муж тронулся несчастной участию нашей семьи. Когда бедная
женщина кончила свой рассказ, он обратился к жене со следующими словами: -
- Какая печальная история, мой друг! Право, мы должны как-нибудь
помочь.
Жена на него так и набросилась:
- Как? - воскликнула она. - Неужели ты намерен взять на себя еще четыре
рта? Или тебе своих мало? Неужели ты захочешь отнять хлеб у наших младенцев
ради этих щенят? Нет, нет, пусть их возьмет приход, там о них и позаботятся!
Я же буду заботиться о своих детях.
- Но, послушай, дружок, - отвечал ей муж. - Разве оказывать помощь
нуждающимся не есть наш первейший долг? Ведь кто подает бедным, тот как бы
дает взаймы господу богу. Дадим же нашему небесному отцу крохи от хлеба,
детей наших. Это им зачтется и послужит верным поручительством в том, что им
никогда не будет отказано в милосердии и что их никогда не выгонят на улицу,
как сих несчастных чад.
- Мне не нужно твоих ручательств, - возразила жена. - Лучшее
поручительство для наших детей - это сохранить для них достояние, дабы
оградить их от нужды. А уж потом пекись о чужих детях, коль угодно. Своя
рубашка ближе к телу.
- Да ведь я, мой друг, только о том и говорю, - принялся он вновь
увещевать свою жену, - я ведь только говорю о выгодном капиталовложении:
творец еще никогда не оказывался несостоятельным должником; за ним, родная,
ничего не пропадает. В атом я тебе могу поручиться.
- Перестань меня морочить своими притчами да сладкими речами! -
закричала она в сердцах. - Это мои родственники, а не твои, и я не пущу их в
свой курятник, к моим цыплятам. Нет, нет, им место в приюте и все!
Добрый ее муж на это спокойно отвечал:
- Раз они - твоя родня, то, значит, и моя. И я не допущу, чтобы твои
родственники, попав в беду, остались без помощи, как не допустил бы такого
со своими кровными родственниками. Нет, мой друг, я не отдам их приходским
попечителям. Слово мое твердо: покуда я жив, я не допущу, чтобы хоть один из
родственников моей жены воспитывался в приюте.
- Как? Ты возьмешь четырех детей на свое иждивение? - вскричала жена.
- Нет, мой друг, - сказал он. - У тебя ведь есть сестра, миссис ***. Я
переговорю с нею; затем, твой дядюшка, мистер ***. Я и его позову, и всех
остальных. Вот увидишь, когда мы все вместе соберемся, то изыщем и средства
и способы, чтобы не дать этим четырем душам пойти по миру и умереть с
голоду! Иначе и быть не может, право. Обстоятельства наши не так уж худы,
неужели мы не можем оторвать от себя кусок для бедных сироток? Не отвращай
же сердца твоего от собственной плоти и крови. Неужто ты можешь слышать
голодные стоны сих невинных младенцев и не подать им корочки?
- Но зачем же им стонать непременно под нашими окнами? - спросила она.
- Прокормить их - дело прихода. Я не позволю им стонать под моей дверью. А
будут стонать, я им все равно ничего не подам.