"Даниэль Дефо. Радости и горести знаменитой Моллль Флендерс, которая..." - читать интересную книгу автора

научишься. Тебя не приставят сразу к тяжелой работе.
- Нет, приставят, - говорю, - а если я не смогу делать ее, меня будут
бить и служанки будут побоями заставлять меня работать. Я маленькая, и мне
тяжело работать! - И с этими словами я так разрыдалась, что не могла больше
говорить.
Моя добрая воспитательница очень расчувствовалась и решила не отдавать
меня покамест в услужение; она велела мне не плакать, сказав, что поговорит
с господином мэром и что меня не отдадут в услужение, пока я не подрасту.
Однако это обещание не успокоило меня, потому что самая мысль о том,
что я пойду когда-нибудь в прислуги, страшила меня; даже если бы моя
воспитательница сказала, что меня не тронут до двадцати лет, это нисколько
бы меня не утешило; я вечно бы плакала от одного страха, что дело этим
кончится.
Видя, что я не унимаюсь, воспитательница рассердилась.
- Чего ты ревешь? Ведь я сказала, что тебя не отдадут в прислуги, пока
ты не подрастешь.
- Да, - говорю, - но потом все же придется пойти.
- С ума сошла девчонка! А ты что же, хочешь быть барыней?
- Ну да, - говорю и снова заплакала в три ручья. Тут старушка не
выдержала и расхохоталась, как вы легко можете себе представить.
- Вот оно что! Вам угодно быть барыней! - стала она издеваться надо
мной. - И вы думаете сделаться барыней, если будете шить да прясть?
- Да, - простодушно ответила я.
- Сколько же ты можешь заработать в день, дурочка?
- Три пенса пряжей и четыре пенса шитьем
- Ах, горе-барыня, - продолжала она насмехаться, - этак далеко не
уедешь!
- С меня будет довольно. Только позвольте, мне остаться у вас, -
сказала я таким умоляющим тоном, что добрая женщина разжалобилась, как она
признавалась мне впоследствии.
- Да ведь этого не хватит тебе на пищу и на одежду. Кто же станет
одевать маленькую барыню? - проговорила она, с улыбкой глядя на меня.
- Так я буду работать еще больше и все деньги буду отдавать вам, -
отвечала я.
- Бедное дитя, все равно этого не хватит на твое содержание, одна
провизия обойдется дороже.
- Тогда не нужно мне провизии, - продолжала я свои простодушные ответы,
- позвольте мне только жить с вами.
- Разве ты можешь жить без еды?
- Могу, - продолжала я детскую свою речь и снова залилась горькими
слезами.
Я ничуть не хитрила; вы легко можете видеть, что все мои ответы были
непринужденными; но столько в них было простодушия и столько горячего
порыва, что добрая, жалостливая женщина тоже заплакала, разрыдалась, как и
я, взяла меня за руку и увела из классной комнаты. "Ладно, - говорит, - ты
не поступишь в прислуги, ты будешь жить со мной", - и слова ее на этот раз
меня успокоили.
После этого отправилась она раз к мэру поговорить о своих делах; зашел
разговор и обо мне, и добрая моя воспитательница рассказала господину мэру
всю эту сцену; тот пришел в такой восторг, что позвал послушать жену и двух