"Ю.Давыдов. Шхуна "Константин" " - читать интересную книгу автора

"остров" слышалось Бутакову что-то одинокое и гордое: "Есть остров на том
океане, пустынный и мрачный гранит"...
Беллинсгаузен со своим проектом пожаловал в Адмиралтейство. Светлейший
князь Меншиков любезно согласился с Фаддеем Фаддеевичем. "О да, - заулыбался
князь, - о да, я весьма рад помочь вам, адмирал". Еще более, разумеется, он
рад был сплавить подалее лейтенанта Бутакова. Потом Беллинсгаузен навестил
военного министра князя Чернышева, туповатого и надменного, как многие
военные министры, и добился разрешения на то, чтобы Оренбургский корпус
содействовал морской экспедиции. Засим адмирал уламывал министра иностранных
дел графа Нессельроде. Граф Карл Васильевич побаивался неудовольствия
англичан: Аральское море омывало с юга хивинские земли, а па Хиву целил Джон
Буль (британцы).
Наконец, в январе сорок восьмого года, все было решено, и старик
Беллинсгаузен благословил лейтенанта.
С тех крещенских дней минуло шесть месяцев. Разве позабудешь степной
зной, пыль, тухлую воду? Разве позабудешь стук топоров на раимской пристани?
На телегах волокли разобранную шхуну из Оренбурга к Сыр-Дарье, в Раиме
собирали, сколачивали ее, конопатили, красили, вооружали. А нынче вьется,
потрескивая, брейд-вымпел - корабль вступил в кампанию. Впереди нынче
праздничная синь, как в тропических широтах Атлантики или в Эгейском море. И
могучая зыбь наваливает с веста.


4

С ни стояли на носу шхуны, словно нарочно выстроившись по ранжиру. С
правого фланга самый высокий - худой, жердью - минералог Томаш Вернер, бок о
бок с ним - гвардейской выправки штабс-капитан Макшеев с усами а ля
Марлинский, потом - топограф прапорщик Акишев; дубленное солнцем,
обветренное лицо его выдавало человека, который больше жил под открытым
небом, нежели под крышей; рядом с Акишевым - корабельный живописец Тарас
Шевченко, приземистый, в плечах широкий, мешковатый, и, наконец, фельдшер
Истомин, коротышка с сигаркой в углу губ.
Макшеев, улыбаясь и показывая в улыбке ровные крепкие зубы,
декламировал:

Привет тебе, свободная стихия!
Вот в первый раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой...

Переиначив Пушкина, он весело заметил, что Александр Сергеевич,
очевидно, стерпел бы его вольность.
- Гм, пожалуй, - хмыкнул медик, выпуская через ноздри дым.
Остальные промолчали.
Шевченко брала оторопь... Как поймать хоть один переплеск моря, живую,
изменчивую игру лучей, зыбкость красок - то густо-зеленых, то сизоватых, то
сиреневых? Как заставить мере плеснуть на холст и остаться па холсте
постоянным в своем непостоянстве? И вместе с этой оторопью - неожиданная
мысль: ему уже тридцать пятый, он на перевале, зрелость, полдень настанут