"Ю.Давыдов. Шхуна "Константин" " - читать интересную книгу автора

Макшеев смешался. С минуту он смотрел в упор на Акишева и выскочил из
палатки, бормоча проклятия.
Скорыми, запинающимися шагами он почти побежал, не разбирая пути, но,
однако, не теряя из виду моря. Темнело. Косматый, чернильный Арал вздымался,
ворочался, ухал.
Быстрая ходьба не успокоила штабс-капитана, мысли его совсем сбились.
Он то прикидывал, можно ли в челноке добраться до Сыр-Дарьи, то с каким-то
остервенением убеждал себя, что в челноке и двух верст по морю не сделаешь,
а потом ни с того ни с сего подумал, что нынче же ночью он увидит сигнальный
огонь, зажженный па борту "Константина".
И он стал ходить неподалеку от моря, пугая ежен и тушканчиков.


7

Солнце, задавленное тучами, выбиралось на небо медленно и трудно, как
рудокоп из рухнувшей штольни. Ветер стихал, раскаты моря стали глуше, но
шторм все еще работал. Впрочем, теперь работа его была уже чистой
напраслиной. Ведь ежели и есть у штормов цель, то одна - потопление
кораблей, погибель корабельщиков. А с рассветом все на шхуне уверовали:
выжили, пронесло.
- Ксеиофонт Егорович! - Бутаков одну руку в бок упер, другую в карман
сунул. - А? Кажись, минуло?
- Признаться? - Штурман тихонько и застенчиво рассмеялся. - Думал -
каюк.
- А я, - Бутаков покрутил головой, - я все это в памяти "Описание
кораблекрушений" перебирал. Исторические примеры, черт их дери! И то и се,
одно страшней другого. Нда-а... Плот, думаю, придется мостить. А те-то,
Ксенофонт Егорович, наши-то на Барса-Кельмесе, а? Вот уж о ком душа
настрадалась, а?
Бутакова распирала потребность говорить, говорить, говорить. И не с
кем-нибудь, а с этим застенчивым востроносеньким штурманом. Что за притча?
Кажется, нет ему никого в сию мину ту ближе Ксенофонта Егоровича...
Как почти все строевые офицеры тогдашнего флота, Бутаков не мог
избавиться от пренебрежения к "штурманском кости". С Поспеловым лейтенант
был неизменно вежлив, но сама эта холодная вежливость была известной
дистанцией, на которой, по его мнению, надлежало держать штурманов.
Ксенофонт Егорович тоже не переступал черты. Не столько по скромности,
доходившей до болезненности и придававшей ему вид человека, которому тесна
обувка, а платье жмет в плечах, сколько потому, что слишком хорошо знал
офицерское отношение к штурманам как к людям низшего ранга.
Может, причиной внезапной разговорчивости лейтенанта было то, что
тревоги минувшей ночи пережил он плечом к плечу с Поспеловым? Однако и в
"кругосветке" на "Або" Бутаков пережил немало вместе со штурманом с
крепенькой, как орешек, фамилией Клет, да и на Балтике, на пароходе-фрегате
"Богатырь" и на всех других кораблях, всегда же были штурманы, были и
опасности. А вот ни к одному из тех навигаторов не возникало у Бутакова
такой внезапной и стремительной симпатии. Давно уж шевелилась она в душе
Бутако-па, трудно было не ощутить тихого обаяния Ксенофонта Егоровича -
худощавенького, смешно загребавшего в ходьбе носками внутрь, с речью, как и