"Юрий Владимирович Давыдов. Земная Атлантида" - читать интересную книгу автора

был удивлен, когда увидел беспорядочную толчею шалашей и палаток. Столица?
Скорее военный лагерь, временное пристанище. А красная черепичная крыша на
самом высоком холме? Это, должно быть, и есть дворец императора Менелика
II...
Булатович с Зелепукиным вымылись в ручье, побрились и переменили
дорожное платье на форменную одежду.

3

Аддис-Абеба действительно походила на военный лагерь. Только теперь уже
в нем не таилась напряженаая тревога, какая бывает в канун битвы. Теперь
обнимала Аддис-Абебу великая радость победы - победы африканцев над
европейцами.
О, сколько тут было воинов-храбрецов со знаками ратной доблести -
золотой серьгою в ухе, с головным убором из львиной гривы! И сколько боевых
плащей - зеленых, как свежая трава, черных, как полунощное небо, огненных,
как закатное солнце, фиолетовых, как отсветы в горах, и малиновых, и желтых,
и розовых. Далеко слышалось ржание застоявшихся коней, рев мулов, говор
пирующих. Весело пировали воины, те, что смяли войска генерал-майора графа
Дабромида, отпрыска старинной фамилии, сына военного министра, те, что
рассеяли колонны генерала Аримонди, выкормыша Моденской военной школы, и
опрокинули батальоны генерала Эллены, рьяного поборника захватных войн. Кто
здесь, в Аддис-Абебе, не помнил, как бежали офицеры итальянского
генерального штаба, пехотинцы, артиллеристы, альпийские стрелки. Кто не
помнил, как улепетывали они, бросая раненых, бросая винтовки системы
Ремингтона и пушки системы Максима-Норденфельда, бросая продовольствие,
боеприпасы, знамена. А грозный гимн эфиопов "Пойте, коршуны, пойте" хлестал
по их жалким спинам, как бич.
Все это было совсем недавно, и все это никогда не пожухнет в памяти.
Певцы-азмари уже сложили героические песни и поют, подыгрывая себе на
однострунных лирах, а песни народных певцов остаются во времени, как запах
леса на засеках.
Праздновали победу живые. Мертвым были отслужены панихиды, по мертвым
плакали вдовы.
Вечный покой убитым. Но что делать тем, кого мучат, лишая сна, осколки
итальянских гранат, чьи руки и ноги раздроблены пулями, кто ранен в живот, в
голову, в грудь? Что делать им? А их сотни, их тысячи.
Об исцелении увечных возносятся молитвы в храмах, где лик Распятого
напоминает эфиопа, где позвякивают цепочками и бубенцами старинные, как в
московских соборах, серебряные кадильницы. Но молитвами не одолеть телесную
боль, а ладаном не осилить сладковатый запах запекшейся крови. И толпятся у
дворца Менелика, толпятся у монастыря святого Георгия сотни, тысячи калек.
Царь царей, помоги! Вызволи, Спаситель!..
Калек и раненых усаживают к столам-корзинам на широкошумных пирах. Им
выносят дары из хором императора. Они могут есть и пить у каждого, пусть
самого бедного очага. Но ни ласка, ни яства не избавляют от боли телесной.
Затравленные болью, измученные, они просят у неба смерти. И когда разносится
по всей Эфиопии весть, что откуда-то издалека, из неведомой стороны
московской спешат в Аддис-Абебу хакимы - исцелители, калеки недоверчиво
качают головами: ведь чудо ниспосылает только небо...