"Юрий Владимирович Давыдов. Земная Атлантида" - читать интересную книгу автора

головою в печь лезешь. А верблюда под кладью не накормишь, не напоишь. Это
тебе не кобыла. Его, дьявола, рассупонь, ослобони, тогда он еще пищу-воду
примет. А так - ни за какие коврижки. А кругом - камень... В селениях,
конечно, повеселее. Бабы в кожаных юбчонках улыбаются сахарно, ладошкой
заслонившись, вослед глядят... Ну, ближе к этому самому Харару леса пошли,
первеющие, надо сказать, леса, а дичи - и-и! - спасу нет. К ружьишку так и
тянуло. Да только его благородие не дозволил поохотиться, на что завзятый
охотник, а не дозволил: нам, говорит, дожди обскакать надо. Дожди, говорит,
здесь что потоп, и ежели для отряда все в Хараре не приготовим, пиши
пропало. Вот и жарили на верблюдах день и ночь. А уж в Хараре, слава те
господи, лошадьми раздобылись...
Поручик Булатович об ином размышлял. Сильное впечатление сделал на него
отставной офицер Николай Степанович Леонтьев, и он завидовал Леонтьеву,
сожалея об упущенных возможностях. И как только можно было сносить
петербургское существование? Производства по линия, полковые разговоры,
цыгане на островах да тайные свидания с замужней дамой в богатом доме рядом
с Мойкой. Какая гиль! А в то самое время... Булатовичу представилось:
бешеная лава черных кавалеристов, рукопашные схватки, тревожные огни ночных
биваков, засады в горах... И опять он подумал про Леонтьева: бросил все,
заложил херсонское имение и уехал. И вот - граф и кавалер. Кто еще из
русских может надеть на мундир золотую звезду с изумрудом посредине?
Булатович вздохнул: уж очень явственно вообразил себя при ордене "Печать
Соломона" первой степени... Впрочем, чего же после драки кулаками махать?
Кто знает, не доведется ли ему, поручику лейб-гвардии Александру Булатовичу,
снискать иную, не ратную славу? Кто знает, кто знает...
У него был тайный план, он никому не говорил о нем, даже Василию
Васильевичу Болотову, петербургскому профессору, знатоку эфиопской истории,
у которого брал уроки амхарского языка, даже Болотову ничего не сказал. А
ведь не кто иной, как Болотов, подвел его однажды к полке, на которой
грузно, в толстенных переплетах, как рыцари в кирасах, стояли двенадцать
томов сочинения кардинала Лоренцо Массаи. Профессор не навязывал гусару все
сочинение. Он дал ему лишь один том.
Этот том одолел Булатович. "Ну как?" - справился профессор, когда
Александр вернул книгу. "Нда... Какая-то земная Атлантида", - ответил
Булатович и пожал плечами: сия, дескать, грамота не для нас, гусаров,
писана.
Отчего не открылся профессору? Он и сам этого объяснить не умел. А
единственный человек, с которым хотел поделиться - Елисеев, - скоропостижно
скончался тридцати семи лет от роду, и увидел его Булатович в тот майский
день, когда Александр Васильевич отправился в свое последнее путешествие -
на Смоленское кладбище.
Булатович пошел на похороны. Провожали Елисеева немногие: литераторы,
географы, несколько художников. Дорога была неблизкой - с Выборгской стороны
на Васильевский остров. Рядом с Булатовичем шел какой-то господин, мял шляпу
и, обращаясь к соседу (тот печально, по-лошадиному кивал головой), говорил
негромко: "Когда-то, понимаете ли, целые народы были путниками, потом -
отдельные индивидуумы... Но духовное-то начало, понимаете ли, одно: тоска по
светлому граду Китежу. И в особенности у наших! Да-да, у наших, у россиян.
Как сказал Афанасий Никитин: "И от всех наших бед уйдем в Индию". И вот он,
Александр Васильич-то, не из тех ли взыскующих града был, а?" Взыскующие