"Юрий Владимирович Давыдов. Земная Атлантида" - читать интересную книгу автора

неприступной и, вороша пятерней бороду, посмеивался:
- Солдату что? Солдату хвороба ни к чему.
Накануне рождества Булатович кое-как совладал с лихорадкой, купил в
местном гарнизоне еще одну лошадку, снарядился да вдвоем с провожатым поутру
последнего декабрьского дня пустился в путь к реке Баро.
Горная дорога часто пересекалась шумливыми потоками, петляла, как во
хмелю, и сужалась чуть ли не до размеров шнурка. Перевалив возвышенность
Диду, дорога нырнула в лесную полутьму, но от этого лучше не стала. Кони
вязли в глине, взбрыкивали, мотали мордами. А седоки, заслышав еще верст за
восемь рев водопада, нецеремонно понукали их и пришпоривали.
В три часа пополудни Булатович был у реки Баро. Река роилась в глубоком
ущелье. Прозрачная в сухое время, она бурела в период дождей. Глинистую
землю несла Баро в Собат, приток Белого Нила, глинистую землю нес Белый Нил
египетскому земледельцу. А тут, под обрывом, Баро - омутистая, в громах и
плесках водопадов. И робко глядятся в нее заросли кофе.
Булатович тронул лошадь. Проводник закричал испуганно:
- Нельзя! Нельзя!
За Баро начиналась область Моча, там жили племена, враждебные
Эфиопии... Нельзя? Булатович даже не оглянулся. Он первым из европейцев
вышел к реке Баро, он первым из европейцев перейдет Баро.
Где-то он встретит новый, 1897 год?

7

День был смуглый. Леонтьев залюбовался палевыми облаками,
красновато-коричневой далью и тремя баобабами, вставшими у развилья, как три
богатыря. Скупая прелесть окрестностей взволновала Леонтьева, он снял
фуражку, провел рукой по ежику жестковатых темных волос.
Граф Абай, он же армейский офицер в отставке Леонтьев, возвращался из
Европы в Аддис-Абебу. Поручения негуса были исполнены. В Петербурге
Леонтьева заверили, что в будущем девяносто седьмом году в Эфиопию
отправится чрезвычайная дипломатическая миссия. И там же, в Петербурге,
Леонтьев принял решение поступить на службу к африканцам. Он сделает все,
что сможет, для черных братьев. А нынче, когда он чувствовал прилив счастья,
любуясь этим днем, Леонтьев думал, что он не только будет служить Эфиопии,
но, может быть, обретет здесь второе отечество.
В октябре он был в Аддис-Абебе. Русский госпиталь собирался в отъезд.
Леонтьев справился о Булатовиче. Ему сказали, что поручик получил отпуск и
странствует где-то за Дидессой. Леонтьев улыбнулся в усы. Николаю
Степановичу было приятно, что молодой лейб-гвардеец не изнывал от скуки, не
околачивался в императорском дворце.
Впрочем, мысли о Булатовиче не долго занимали графа Абая. Царский совет
обсуждал дела большой важности, присутствие Леонтьева было весьма
необходимо. И когда Николаю Степановичу сказали, какие планы обсуждает
совет, ему отчетливо вспомнился недавний праздник победы над итальянцами.
...Тот праздник начался пальбой из трофейных орудий, отбитых в
генеральном сражении при Адуа. Потом фанфары возвестили, что негус негести
идет к своему народу. В парадном марше, под торжествующий раскат барабанов
прошли сперва придворные, полководцы, пажи, и казалось тогда, что радуга
пала на землю - так пестры и ярки были одежды свиты. А негус был на белом