"Юрий Владимирович Давыдов. Земная Атлантида" - читать интересную книгу автора

задумчивой укоризною.
Но Булатовича не лес занимал, а река. Его страшила переправа. В притоке
Голубого Нила обитало столько крокодилов, что их хватило бы на целое море,
если бы только нашлось море, согласившееся пустить на жительство крокодилов.
Поскольку такого доброхота не было, крокодилы облюбовали Дидессу. Вот и
извольте-ка переправляться.
Кошачий концерт был устроен в крокодилью честь. Кажется, они оценили
его по достоинству и убрались куда-то не то вверх, не то вниз по течению.
Галла, нанятые в соседней деревеньке, народ не такой черный, как
эфиопы, с медным отливом кожи, высоколобые и длиннолицые, подогнали большие
долбленые челноки, приняли грузы, часть людей. Пятеро проводников верхами
пустились вплавь.
Переправа длилась несколько часов. Несчастия не произошло, крокодилы
упустили знатную добычу.
Но это была не просто переправа. Это был рубеж. За ним менялось многое,
и менялось разительно.
Позади, в минувшем двухнедельном путешествии, остались тяжеловесные
контуры базальтовых плоскогорий и крутых вершин. Теперь же, за Дидессой,
открывалось плато, постепенно понижающееся к благодатным равнинам Верхнего
Нила, открывались леса и саванны.
Лишь трое европейцев побывали за Дидессой прежде Булатовича, да и то
мимоходом. Не горы, не пропасти на пути к Дидессе отпугивали исследователей,
а войны эфиопов с галла. Совсем недавно присоединил эти земли неутомимый
Менелик, и Булатович мог странствовать в здешних краях сколько угодно.
И все же нет, не трепещет душа, не тут, на юго-западе Эфиопии, видится
ему заветный путь.
Он опускается на корточки и погружает ладони в прозрачную быструю воду
ручья, впадающего в Дидессу. Он зачерпывает пригоршню, подносит ее к лицу.
Вода пахнет не сыростью, не травами, не холодным камнем - она пахнет Каффой.
Она пахнет Каффой, потому что ручей сбегает с каффских гор, и Булатович
слышит зов неведомой страны. Страны, о которой много лет назад, стоя на
башне в Обоке, мечтал покойный доктор Елисеев, страны, о которой думал в
Петербурге профессор Болотов...
Булатович снова зачерпывает полную пригоршню из ручья, пригоршню
каффской воды, и медленно пьет ее, прикрыв глаза. Он говорит себе: "Ты испил
воду Каффы". Это - клятва, это - зарок...
Середина ноября стояла. Тепло было, влажно, совсем по-весеннему. И
пахло акацией. Как в Одессе, когда русский отряд уезжал в Эфиопию.
Акации держались сомкнуто, неподступно. Банановые рощи зеленели
щеголевато, а вровень с ними выбрасывали свои частые толстые ветви молочаи,
похожие на огромные канделябры, но только без свечей. Лес гудел густым
деловитым гулом. Поблизости от селений галла все высокие деревья были
увешаны ульями. Мед здешний был на редкость духмяный и не только людям на
радость, но и зверьку с густым мехом - сластене рателю. Ратель обитал в
норах, "наводчицей" служила ему маленькая, но горластая птаха; она
отыскивала улья и подзывала рателя-"взломщика" настойчивым, громким и весьма
противным писком.
За Дидессой, как и повсюду в Эфиопии, бродили стада мартышек. Но здесь
Булатович впервые увидел угрюмое существо с красным мехом. Поручик
усмехнулся: "Экий мизантроп"*, а Зелепукин хохотнул в бороду: "Ишь, в