"Юрий Владимирович Давыдов. Смуглая Бетси, или Приключения русского волонтера" - читать интересную книгу автора

суждений и умелость изложения. Однако лаврами не венчали.
Лотта ошибалась, думая, что г-жа Гериссан никуда не пускает Теодора.
Это не совсем так. Он бывал в особняке на тихой улице де Граммон.
Обязанности нашего посла при версальском дворе отправлял Дмитрий Алексеевич,
князь Голицын. Дидро говорил: князь не кичится значительностью своего
положения и происхождения; не рассудочно, а душою верит в равенство людей
всех состояний; из титулов чтит первый - титул человека... Серьезный
дипломат был и серьезным ученым; его занимали физика, астрономия,
политическая экономия. Дмитрий Алексеевич привечал отпрыска московских
ямщиков: "Из сего молодого человека может быть со временем искусный
профессор". Лестная аттестация была по душе Федору; он мысленно показывал
кукиш сорбоннским метрам.
А в доме букиниста его не баловали.
Г-н Гериссан принадлежал к тем книгопродавцам, которые, слава богу, не
переводятся, хотя и редчают: дорожил не столько красной ценой товара,
сколько посильной помощью ученым мужам. Никому бы и в голову не пришло
спросить в его лавке издания "Голубой библиотеки" - перелицовки ветхих
рыцарских романов. Не могу, однако, утаить и позорное обстоятельство:
букинист был из жалкого племени подкаблучников. Супруги боялся больше, чем
вельзевула. Впрочем, что странного? В существовании вельзевула г-н Гериссан
крепко сомневался; в существовании г-жи Гериссан сомневаться не приходилось.
А Федор уподоблял хозяйку собаке г-на Вольтера - той, что рычала даже на
собственную тень.
Тайком, не у себя, в Лоттиной комнатенке Федор писал родителю:
свободные дни сижу дома, а с дядюшкой, бывало, осматривал библиотеки и
кабинеты ученых; просил г-жу Гериссан заменить на моем черном камзоле
шерстяную подкладку летней, но она этого не захотела; на деньги, присланные
вами, купил книг по философии и физике, ботанике, хирургии, химии, остальные
придется отдать г-же Гериссан; у нее сохраняется мой пенсион, но она никогда
не дает мне отчета; словом, ничего не было бы лучшего, как избавиться от
г-на и г-жи Гериссан.
И вдруг студент избавился от тирании.
Избавитель был высоколобый, плотный, плечистый. Книги выбирал
тщательно, это нравилось букинисту. Держался с некоторой важностью, это
нравилось супруге букиниста. Несмотря на молодость, состоял членом
нескольких академий, это внушало почтение и букинисту и его супруге.
Откажешь ли г-ну Баженову, желающему прогуляться со своим соотечественником?
Извольте, мсье! Как вам будет угодно, мсье!
Берущие на поруки снисходительны; Баженов охотно отпускал Федора к
Лотте. И, отпустив, провожал улыбкой завистливой. Право, он бы тоже
отправился к возлюбленной. Увы, его солидность, его серьезность, видать,
пугали Эрота, и этот шалун не решался натягивать свой гибкий лук.
Впрочем, Федор чем дальше, тем чаще устремлялся не к Лотте, а к
Баженову. Он увидел Париж его глазами. Площадь Дофина прекрасна. Королевская
площадь очень хороша? Несомненно. Но город, мой друг, надо зреть словно бы с
высоты птичьего полета. Париж прелестен частностями. И плох в целом, у него
нет капитальной идеи... Баженов импровизировал. Импровизации не витали над
Сеной - витали над Москвой-рекой. Баженов был свободен в самом несвободном
из искусств: оно требовало примирения, казалось бы, непримиримого - эфирной
фантазии и грубого материала, вдохновения поэтического и вдохновения