"Юрий Владимирович Давыдов. Смуглая Бетси, или Приключения русского волонтера" - читать интересную книгу автора

геометрического.
Слушая Баженова, Федор слышал звуки родной, позабытой речи. В устах
Василия Ивановича была она величавой, подчас выспренной. Федор обладал, так
сказать, филологическим слухом, но тут другое: в звуке был зов. Он ощутил
свое житье в стороне, как бы на обочине, и это вызывало прилив тоски,
внятной, как тонкий запах кипарисовых карандашей и теплый запах заготовок
для архитектурных моделей, отдаленно напоминающий пасечный, смешанный и
стойкий дух в тесной квартирке на улочке Фромантен.
Теперь уж Федор не просил избавления от Гериссанов - просил вызволения
из Парижа: государь мой батюшка, ссудите деньгами на дорогу; даже и постель
продал, на соломе сплю, а все не хватает; ссудите, батюшка, домой надо, хоть
в солдаты, хоть в чистильщики сапог, кем угодно, куда угодно, лишь бы домой,
в Россию.
Ему было трудно расставаться с Лоттой, но и тяжко оставаться в Париже.
Есть любовь к женщине, но есть и любовь к судьбе. Последнее не всегда нечто
фатальное, нет, иногда иное, совсем иное - неодолимое желание испытать
судьбу.
Деньги были присланы. Пусть возвращается, решил Василий Никитич, знания
у Феденьки достаточные, дабы успешно подвизаться в большой коммерции.
Каржавину исполнилось двадцать от роду. Уехал он в 1765-м, на одном
корабле с Баженовым.

2

Маменька обнимала первенца:
- Ох, кожа да кости... Ох, чужбинка-то непотачлива...
Здешнюю домашность Федор соизмерял с парижской. Там, в Париже, младшие
держались вольно. Бывало, и главе семейства храбро подпускали шпильку. А
тут... Василий Никитич шевельнет бровями, никто не смеет спросить: "Чего
сердитесь?" - потупившись, шелестят: "Пошто изволите гневаться?" Принесет из
Гостиного подарочек, не скажут: "Спасибо" - нет, в пояс кланяются: "Покорно
благодарим за ваше пожалование"... Федор втихомолку посмеивался: ни дать ни
взять "Наставление об учтивости благонравных детей". (Так называлась
инструкция иеромонаха парижского посольства; призабыв русский, Федор
выпросил рукопись, читал с пером в руке, очень это было полезно в
грамматическом и лексическом смысле.)
Благодушно посмеиваясь над домашними строгостями, Федор неулыбчиво
слушал, как отец убеждает их степенства сплотиться в компанию. Все это не по
душе было Федору. Один лишь из посетителей отца всерьез интересовал
Каржавина-младшего: Гаврила Попов.
Родом из Торопца, Новгородского уезда, жил тот некогда в Кенигсберге,
подвизаясь по торговой части. Василий Никитич "коррешпондировал" с Поповым.
Да и позже, в годы службы Гаврилы Ивановича таможенным надзирателем, тоже
встречался.
Наружность этого Попова совершенно не вязалась с его натурой. Был этот
Попов неказист, рябенький, бороденка мочалкой; ходил бочком, будто робея,
голосок имел слабенький и словно бы с трещинкой. Душевные же свойства
решительно выдвигали его из общего ряда. Был он начитан, читал не только
по-русски, а и по-немецки; читал не для приятной отрешенности от обыденных
забот, а ради пущей сосредоточенности на предметах, по его разумению,