"Юрий Владимирович Давыдов. На шхуне" - читать интересную книгу автора

песчаного грунта, пронизанные солнцем. А вдали - все та же смелая молодая
синь.
Июльским днем 1848 года этот рубеж пересекла шхуна "Константин", на
мачте которой потрескивал брейд-вымпел - стремительный флажок с двумя
косицами и андреевским крестом.
Бутаков не любовался Аралом. Глубины были малые, ничего не стоило сесть
на мель или выскочить на камни. Да к тому же и ветер, черт дери, задувал с
разных румбов, и приходилось беспрестанно лавировать.
А между тем граница илистой Сыр-Дарьи и прозрачного Аральского моря
была в некотором смысле и границей в его, лейтенанта Бутакова, жизни. Именно
теперь, именно здесь начиналось нечто совсем новое, на прежнее непохожее...
Он еще гардемарином мечтал о кругосветном походе, считая, что
"кругосветка" необходима флотскому офицеру так же, как поездка в Италию
живописцу или музыканту. В сороковом году его назначили старшим офицером
транспорта "Або". Парусное судно отправилось из Кронштадта в
Петропавловск-на-Камчатке и два года спустя воротилось на Малый
Кронштадтский рейд. Тут полагалось бы к этому "воротилось" прилепить
"счастливо", но, увы, кругосветный поход "Або" был, пожалуй, самым
злосчастным в череде русских дальних плаваний. Не ураган в Индийском океане,
не бури в Великом, или Тихом, не штормы у мыса Горн были тому причиною, а
командир корабля, белобрысый и мокрогубый капитан-лейтенант Юнкер.
Этот мерзавец спустил казенные деньги и чуть не половину экипажа
заморил цингой, а потом удумал "законно" похерить свои ликерно-водочные
расходы. Для сего нужны ему были офицерские подписи во всяческого рода
корабельных документах. Тут-то и восстал Бутаков, товарищи поддержали,
скопом подали рапорт начальству.
Казалось, затрещат эполеты на господине Юнкере. Но белобрысый, малый не
промах, взял да и обвинил самих обвинителей. Он обвинил их в том, что они не
повиновались командиру, а неповиновение на военном корабле каралось жестоко,
и дело приняло скверный оборот.
Наглость пропойцы и безобразника объяснилась покровительством главы
флота светлейшего князя Меншикова. Почему, за что капитан Юнкер был в фаворе
у князя Александра Сергеевича, никудышного моряка, но персоны умной и
образованной, Бутаков никогда понять не мог.
Снарядили суд. Судейские - презус, асессоры и аудиторы - заскрипели
перьями, и Бутакову пришлось бы круто, когда бы не Беллинсгаузен. Главный
командир Кронштадтского порта, занимавший высшую строевую должность в
Балтийском флоте, прославленный мореход, открыватель Антарктиды, он принял
сторону лейтенанта. Старик адмирал знал Бутакова по службе, адмиральша Анна
Дмитриевна знала матушку Алексея, его же помнила почти с пеленок. Помогли и
письма Лазарева, сподвижника Беллинсгаузена в экспедиции к Южной матерой
земле и товарищ отца Бутакова, черноморского моряка.
Фаддей Фаддеевич, что называется, лег костьми, вызволяя лейтенанта.
Скандал получил слишком громкую огласку, и князь Меншиков, поколебавшись,
прекратил следствие.
На том и заштилело. Бутаков, однако, понимал, что держится на плаву
лишь заступничеством Фаддея Фаддеевича, что рано ль, поздно ль, светлейший
отомстит.
История с Юнкером убила в нем наивность и доверчивость. Бутакову и
раньше претил "фрунтовой дух", внедрявшийся во флоте Петербургом. Теперь он