"Юрий Владимирович Давыдов. На шхуне" - читать интересную книгу автора

С того каторжно-знойного часа, когда плоскодонный, длиною в пятьдесят
футов, просмоленный, выкрашенный "Константин" взрыл килем речную воду,
Бутаков и его матросы снаряжали корабль к походу, то есть были поглощены
множеством всяческих забот и хлопот. Стороннему человеку все эти хлопоты и
заботы показались бы не столь уж важными, но и лейтенант и его балтийцы
знали: упусти хоть что-нибудь, хоть что-нибудь позабудь - и в море хватишь
горюшка, а может, и хлебнешь солененького, как говаривали старые
корабельщики.
"Константин" стоял на якорях. Река несла звездные блики, и они
разбивались о шхуну с тихим звоном, как льдинки. Темная вода быстро, будто
крадучись, обегала судно, и снова мерцали на ней льдистые блики, и уплывали
все дальше, все дальше, к песчаным отмелям, к песчаным перекатам, к ночному
морю: оно лежало там, на весте, милях в тридцати от раимской пристани.

2

Раим прилепился на краю империи.

Мы в фортеции живем,
Хлеб едим и воду пьем...

Пробьют барабаны - заведена пружина на день-деньской.
Солдаты топчут плац, как масло сбивают, фельдфебель матерится, по-бычьи
нагибая башку. Между плацем и небом патокой огустел зной. Не продохнешь.
После полудня запах "казенного блюда" перешибает вонь нужников. Обедают
солдаты артелями.
Один хлеб режет, прижимая каравай к груди и не забывая при этом ругнуть
пекаря сукиным сыном - опять-де корка от мякоти отстает; другой, шмыгая
носом, крошит в котелки репчатый лук; третий достает из берестовой тавлинки
черный, как порох, перец. Потом солдаты усаживаются вкруговую и молча,
опершись локтями о колено, хлебают варево.
Еще долго стоит на дворе вязкая жара, но мало-помалу солнце перестает
течь по выцветшему небу комом желтого топленого масла, солнце означается
резче, и уже тянет северо-восточный ветерок.
Теперь что же? Теперь чисть, служивый, оружие, вылизывай амуницию,
томись до ужина. Во-он, глянь-ка, поволокли кухари мешки с сухарной крошкой,
что набилась, натерлась в коробах дорогой из Оренбурга в Раим. Поволокли
мешки, стало быть, лопать нынче "заваруху" - сухарные крошки, сваренные на
свечном сале.
Вечерами в казарме светят фитильки. Кто на нарах лежит, покуривает,
пригорюнившись, кто клопа-злодея давит, а кто в орлянку режется. И печальны
лики угодников на плохоньких, рыночной работы иконах, того и гляди заплачут.
В мазанках офицеры, морщась, цедят водку, играют в штос. Играют без
азарта, механически двигая руками, щуря глаз от табачного дыма... Скучно.
Холостякам еще куда ни шло: есть в Раиме несколько львиц вроде грешной
попадьи Аделаиды, и молоденьким офицерам после кадетского затворничества
жизнь в фортеции поначалу кажется сносной. Но жена-а-атым... Боже
милостивый, боже милостивый... И вечная нехватка денег, и мигрени, и
слезливые попреки: "Ты меня никогда не любил".
Кому на радость крепость Раим? Может, одному только солдату линейных