"Юрий Владимирович Давыдов. На шхуне" - читать интересную книгу автора

1

В ночь перед отплытием разве уснешь? Не потому, что в тревоге, в
беспокойстве, нет, тут совсем иное, тут нетерпение и в тысячный раз вопрос -
не позабыта ль какая малость? - хоть и знаешь, что никакая малость не
позабыта.
Не первую кампанию начинал лейтенант. От роду ему было тридцать два, а
плавал он с мальчишества, отец приохотил к морю еще в те лета, когда
сверстники кошкам хвосты крутили и в жмурки играли... Не первую кампанию
начинал лейтенант, это верно, да только нынешняя на прежние не похожа.
Прежде что? Случись то на белесо-зеленой, как зимняя хвоя, Балтике или в
краях дальних, в Индийском, скажем, океане, у Никобарских островов, всегда
под рукой были карты и лоции. А нынче, в июле 1848 года, нет у Алексея
Бутакова ни карт, ни лоций, как в том неведомом море, куда заутра путь шхуне
"Константин", нет ни маяков, ни брандвахт, ни портов.
Он лежал на перине, хранившей грешный и сладкий запах попадьи Аделаиды.
Нынче она не придет - поп Василий объехал аванпосты, раскиданные невдалеке
от Раима, свершил требы и вполпьяна воротился. Не придет Аделаида. Прощайте,
синьора... Ну, а для чего же тогда дожидаться рассвета в этой душной
горнице?
Азиатская тьма зачернила крепость Раим решительно и плотно, казалось,
до скончания века, и лишь по еще большим сгусткам черноты угадывались
приземистая глинобитная казарма, церковка, мазанки. Пыль скрадывала шаги, и
Бутаков мельком, но почему-то с радостью подумал, что в Раиме ходишь
беззвучно, не то что в Кронштадте, где громыхаешь вовсю.
У крепостных ворот курили, опершись на ружья, часовые. Лейтенант
появился как из-под земли, и нарушители устава торопливо взяли на караул.
Бутаков ничего им не сказал, миновал ворота и вышел в степь.
Дорога, слабо белея, стекала под уклон нечастыми мягкими поворотами.
Было прохладно, тихо, почти безмолвно. На мгновение Бутакова испугала
огромность неба и степи, и он, как порою в океане, ощутил свою малость и
свою затерянность в этой огромности.
Верста и еще половинка версты, а тут уж и послышался колыбельный шорох
камышей, речной свежестью понесло, к ней круто примешался запах дегтя.
На берегу взметывался светлый костер, в его отблесках, отбрасывая тень,
маячила рослая фигура..
- Клюкин, ты? - окликнул лейтенант, наперед зная, что видит именно
унтер-офицера Парфена Клюкина, ибо другого такого верзилы не было не только
среди моряков, но и во всем раимском гарнизоне.
Унтер рысцой подбежал, Бутаков поглядел на него снизу вверх.
- Ну, что тут у нас?
- А все в аккурате, ваш благородь! Садчиков и еще пятеро, как изволили
приказывать, на шхуне. Остальные - вона, в жалейках.
Бутаков усмехнулся: "В жалейках"! Присургучат словцо - не отдерешь". Он
искоса глянул на казахские кибитки-джуламейки, прозванные матросами
"жалейками", и сказал:
- Пойдем на шкуну.
- Гребцов будить?
Гребцов лейтенант будить не велел, пусть-де отдыхают, шхуна недалеко,
они с унтером доберутся без труда.