"Юрий Владимирович Давыдов. На шхуне" - читать интересную книгу автора

бородкой и бойкими карими глазками, воротился недавно из длительной поездки.
Побывал он в Ростове, в Александрове - докладывал о делах хозяевам
рыболовецкой компании, года два как заведенной на Аральском море. Наведался
Захряпин в Москву, где сподобился аудиенции у самого Платона Васильевича
Голубкова, и от беседы с ним "воспарил духом". Прилетев в устье Сыр-Дарьи,
на остров Кос-Арал, к рыбачьей артели, Захряпин узнал, что Бутаков уже в
море, а отставной капитан-лейтенант Мертваго, шкипер суденышка "Михаил",
отправился на промысел. Никто Захряпина не торопил, жена его, вывезенная из
Москвы, робела одиночества, но приказчику не терпелось свидеться с Мертваго
и Бутаковым. Захряпин хотел поскорее выложить Мертваго голубковские проекты,
хотя приказчик и догадывался, что Федор Степанович от них восторгом не
зайдется. А к Бутакову Захряпин спешил потому, что думал напроситься в
экспедицию, ибо давно уж намеревался обозреть и запад и юг аральский. Так
все сошлось и связалось. Снарядил Николай Васильевич баркас, облобызал
супругу и айда в море. А нынче вот и услыхал:
- Ох, братцы, плохо наше дело, а?
- Куда уж хуже! Ни тебе винца, ни калачика.
- А кто тут в ответе?
- Знамо кто, главный наш, вот кто.
- Известно, Николай Васильевич... Его промашка, чего тут.
Все это было сказано без надрыва, не злобно. Нагрешил, дескать, Николай
Васильевич, ему и каяться. А тут-то и брякнул Калистрат, по прозвищу "Ходи
печь": "Камень на шею, да и в воду!"
И вот, пихаясь, топоча сапогами, повалили на корму. Опять молотком
ухнуло в висках у Захряпина. Царица небесная, спаси и наставь... Николай
Васильевич не шевелился, только все крепче обнимал колени сплетенными в
замок руками, и суставы на его пальцах сделались белые-белые.
На баркасе пошли с Захряпиным пятеро - четвертая часть артели,
"ватаги", как говорили рыбаки. Мужики-артельщики были в большинстве с Волги,
из бурлаков, но прибились к ватаге и "Иваны, не помнящие родства",
беспачпортные, народ бедовый, без гроша в кармане, со вшой на аркане. Все
они, что бурлаки, что беглые, подрядились честь честью, а попали в карусель.
В долгах они были у компании, как рыба в чешуе, не поспеют со старым
рассчитаться, смотришь, задаток на хребте. Так и крутилось колесо. Конечно,
любой мог податься прочь с Арала; ни приказчик Захряпин, ни долговая книга -
не шлагбаум для них и не караульная будка. Да вот податься-то и некуда было.
На юг, за Арал? А там хивинцы, "басурмане". На север, в Оренбург? Там свои,
Христу-богу молятся, но пощады не жди, нет пачпорта - ну и марш-марш в
кутузку. На запад податься, на солнечный закат? В пустынях сгинешь, чай, не
отшельник, не праведник. На восход, встречь солнцу? Опять, сдается,
басурмане. Словом, куда ни кинь - все клин. Да и по чести ежели, то многим
рыбакам аральское житье хоть и бедное, хоть и грязное, хоть и тяжкое, а по
нутру. Вольница! Ни тебе барина, ни тебе бурмистра, ни городового, ни розг.
Вышел в морюшко, высыпал сети, вода кругом синяя, небо ясное, по-над берегом
беркут кружит. Хорошо! Уловы богатые, рыбе переводу нет - и сазаны, и
тупорылые сомы, и осетры пудовые. Оно, конечно, жиреют купчики, загребают
жар, но где, скажи, такое, чтобы и без долгов и без хозяина-наживалы?..
Всех артельщиков Захряпин знал наперечет, знал, кто на какой чекан. Вот
хоть Калистрат. Всю Сибирь измерил, ни бога, ни черта не боится, работник
первейший, пока не запьет, а запьет, пойдет плясать, плакать да плясать: