"Юрий Владимирович Давыдов. Большая путина " - читать интересную книгу автора

В феврале 1835 года дахабия подходила к Асуану.
Призрачным пламенем горел день. Посреди реки лежал остров. Недвижны на
нем были пальмы и безмолвны руины древнего храма. На западном гористом
берегу белел Асуан - последний египетский город. Дальше начинался край
нубийцев.
Раис Ибрагим исполнил приказ паши: доставил эфенди Норова к первому
нильскому порогу. Может быть, русский хочет продолжить плавание? Пусть тогда
нанимает асуанского лоцмана да и верблюдов наймет, чтобы перевезти берегом,
в обход порогов, все грузы с дахабия.
Русский хотел продолжить плавание на юг. Лоцман явился - гибкий,
веселый, с красной повязкой на голове, с белым шейным платком, в синих, по
колени закатанных шароварах. И погонщики одногорбых верблюдов явились.
Норов, Дрон и Седрак поехали верхами. Авраамий Сергеевич хоть и не в
гусарах служил, однако наездником был отменным. А конь под ним оказался
борзым. Едва Норов тронул его острым нубийским стременем, как жеребец
вздрогнул точно от внезапной и незаслуженной обиды, рванулся да и помчал во
весь отпор.
Ветер опалил Норова. Гранитный щебень загремел под копытами.
Проводник-асуанец не отставал от франка. Вскрикивая и вращая копьем,
проводник то уносился вперед, то, резко осаживая скакуна, взвивался вверх и
замирал в тонком звенящем воздухе.
Объехав стороной нильские пороги, всадники и верблюды вновь
приблизились к реке. Норов увидел огромные камни, увенчанные пеной. Среди
скал пробиралась Ибрагимова дахабия, пробиралась медленно, будто слепец в
толпе.
За Асуаном пейзаж переменился. Аспидные скалы нависли над рекой. Рифы,
подстерегая плавателей, злобно щерились, река вскипала, пузырилась. Селения
нубийцев попадались редко.
Так вот она какая, эта Нубия. Норов подумал, что назовет будущую книгу
не "Путешествие по Египту", а "Путешествие по Египту и Нубии". Миновав
Асуан, он открыл другую тетрадь, толстую, прекрасной бумаги, в кожаном
переплете, и записал свои первые нубийские впечатления.
"Нубийская семья, черная как уголь, сидела под скудной тенью. Несколько
полосок песчаной земли, слегка посыпанной береговым илом, на котором
виднелись черенки уже пожатой дурры, дают им хлеб насущный. Жилища нубийцев
нельзя назвать деревнями, это род земляных таборов, прислоненных то к
развалинам, то к пальмам, то к скале. Мужчины ходят совершенно нагие и имеют
только нечто похожее на пояс; носят копья, луки и щиты, обтянутые кожею
гиппопотама или носорога. Женщины носят покрывала, их черные волосы
тщательно заплетены, перебраны железными кольцами и смазаны густым маслом,
походящим на деготь; солнце топило этот состав; я не мог постигнуть, как они
это выносят, по потом узнал, что это масло есть предохранительное средство
от жары. Увидев, что я рассматриваю их прическу, некоторые закрывались
покрывалами, а другие убегали.
Изредка меня развлекали дети нубийцев. Они резвились вокруг меня, когда
я обедал, сидя в тени. Девушки показывали мне свои стеклянные ожерелья,
роговые и медные браслеты. Лакомства, которые я раздавал им щедрою рукою,
сдружили их со мною. Одна бедная мать привела мне больную чахоткой дочь и
просила лекарства, воображая, что каждый европеец есть или чародей, или
медик. Я передал ей все, что знал, для лечения этой болезни..."