"Юрий Владимирович Давыдов. Большая путина " - читать интересную книгу автора

Ветер затянул горизонт пылью. На реке толклись волны. Барка сильно
раскачивалась и скрипела. Ибрагим вопросительно взглянул на Норова: дескать,
при такой-то погоде?.. Норов махнул рукой:
- Аллах керим2.
- Аллах керим, - согласился капитан и отдал команду.
Матросы навалились на весла, выгребли на середину реки, принялись
ставить парус. Парус вырывался из рук, бешено хлопал, но вот выгнулся,
наполнившись ветром, и дахабия побежала.
"Началось!" - радостно и растерянно подумал Норов.
Началось плавание, о котором он столько мечтал. И в Петербурге, "где
дни облачны и кратки", и в Надеждине, где сосняк напоен смолой, и в
сестрином приволжском имении, где он переводил Вергилия: "Мне светлая река,
поля, дубравы и ключ живой воды дороже всякой славы..."
Ветер Египта загудел в снастях, жизнь судовая пошла своим чередом - как
сотни лет на сотнях нильских барок. Подобрав ноги, сидел на крыше каюты
рулевой. Ибрагим, стоя на носу, оглядывал Нил. Кухарь ладил огонь в очаге,
расположенном подле передней мачты. Матросы таскали в трюм двухведерные
кувшины с водой. Кувшины были в мелких порах, вода, проступая сквозь них,
тихонько испарялась, а потому всегда была прохладной и приятной...
К вечеру ветер утих, пыльная мгла рассеялась. Небо изукрасилось узкими
длинными облаками; розовато-белые, они походили на перья пеликанов. Грифы
чертили в воздухе огромные спирали. На берегу, у пальмовой рощи, виднелась
деревенька. В деревеньке обиженно ревел осел. Когда осел умолк, стал слышен
скрип водочерпальных колес-сакий.
Ибрагим решил наддать ходу, поставил все паруса: два больших, один
малый. Три паруса, три треугольника, как говорят мореплаватели, - латинские
паруса. Солнце, закатываясь, вызолотило барку, и барка сделалась и впрямь
дахабия, что означает "золотая".
Свечерело быстро, на Нил будто тушью плеснули. Ибрагим причалил близ
деревушки, и на барке угомонились.
Авраамия Сергеевича сильно ко сну клонило. Накануне допоздна сидел он с
Дюгамелем у Мухаммеда-Али, благодарил пашу за гостеприимство, за то, что
приискали ему, Норову, доброго кормчего и без промедления снабдили нужными в
пути мандатами-фирманами. Сидели поздно, а поднялся Норов рано; день выдался
душный, Авраамий Сергеевич притомился и теперь клевал носом.
Но ведь это была его первая ночь вдали от Каира, первая ночь один на
один с несравненным Нилом, и он почел бы себя ужасным "прозаистом", когда
бы, как все прочие на дахабия, развалился и захрапел. Звезды Африки сияют в
небе. Полнощный зефир веет. И вдруг - спать?!
И Авраамий Сергеевич продолжал сидеть в кресле и клевать носом. Прошло,
должно быть, полчаса, он наконец сдался, и его любование прелестью
африканской ночи сменилось вполне приличным, негромким и сладостным
всхрапыванием...
Разбудил Норова сильный всплеск за бортом. Он вскочил, озираясь. Все
было тихо. Норов подумал, что шумел, наверное, крокодил, поглядел в темноту,
постоял, потягиваясь, зевнул и отправился досыпать в каюту.
Было уже светло, когда он услышал какое-то мерное стенание. Норов
почувствовал, что барка на ходу, однако ни ударов весел не было, ни голоса
матросов не раздавались на палубе.