"Юрий Владимирович Давыдов. Головнин " - читать интересную книгу автора

и румбы, начало атаки и конец атаки, сигналы флагмана, распоряжения
командира. Все правда. И однако не вся правда. Движения корабля даны точно.
Движения людских душ никак не даны. А бой слагался не из одних эволюций,
артиллерийских дуэлей или абордажных схваток.
За поход девяностого года гардемарин-отрок удостоился боевой медали. В
своей биографической записке Головнин об этом не упоминает. Вот уж точно,
красноречивое умолчание. Награду не выклянчил какой-нибудь радетель. ("Не
имел он и мичмана своим покровителем", - замечает Головнин о себе самом.)
Значит, не схоронился в уголке паренек, а если и дрогнул, то подавил
робость, держался молодецки. И притом не однажды, не минутами, потому что
всем кораблям досталась ломовая, страдная работа.
Круз и герцог Карл сошлись 23 мая 1790 года в двенадцати милях к
северо-западу от Красной Горки. Швед перевешивал четырьмя линейными
кораблями. Перевешивал личным составом: 15 000 против 11 000. Перевешивал
артиллерией: 2000 стволов против 1400. Прибавьте гребную эскадру, повисшую
на правом фланге кронштадтцев.
Суть, понятно, не только в арифметике. Воюют не числом, а умением -
афоризм летучий. Шведы давно были в море. Наплавались. Сплотились. Как
говорится, уже чувствовали свои корабли. А Круз получил от Пущина рекрутов,
собрал народ там и сям, включая и арестантов.
Вице-адмирал, сознавая преимущества врага, ждал подмоги ревельцев.
Чичагов, однако, на горизонте не означался. Отступать же было некуда: позади
Петербург. Братьям Густаву и Карлу стоило прогнать старика Круза, запихать в
Кронштадт - и шлагбаум поднят: свози десанты в Ораниенбаум, в устье
Сестры-реки, а там уж двигайся марш-бросками к русской столице. Заслон у
двоюродной Катрин пустячный: обыватели, горожане.
В третьем часу пробрезжило. Море как выцвело. Ветер тянул слабо.
Вдалеке, над Питером, струилось розовое. Был лучший час в сутках майской
Балтики.
Моряк-созерцатель кочует в поэмах. В морях кочует моряк-практик.
Практик использует силы природы, а не умиляется. Не богиню Аврору
приветствуют пушечные залпы, нет, это приказ: "Преследовать неприятеля". И
сердитые повторы: "Исправить линию", "Прибавить парусов". Увеличить
парусность - значит увеличить ход. Прибавить парусов - значит лезть к
брамселям и бом-брамселям.
Эскадра сближается с противником. Такие минуты для тугих нервов. В
такие минуты слух обострен. И - странно - будто глохнешь.
Гром грянул: стреляли шведы. А Круз молчал. Круз держал сигнал:
"Атаковать неприятеля на ружейный выстрел". У Круза нервы не провиснут
слабиной, как пеньковые тросы. Только б выдержали пушки... Черт знает,
каково литье... Только б выдержали пушки... Русские молчат. Синий
прямоугольник вице-адмиральского флага трепещет на фор-стеньге. Сын Круза на
эскадре. Сына могут убить. На все воля божья. Вот и на то его воля, что в
авангарде у шведа контр-адмирал Модей, добрый приятель. Двадцать лет назад
сдружились. Двадцать лет спустя подерутся. Есть долг дружбы, но есть и долг
службы...
Однако не пора ль?
Русская артиллерия подает голос. Море вскипает. Ничего не видно. Дым,
дым, дым. Грохот. Тяжелый, слитный, чудовищный грохот слышен в затаившемся
Петербурге.