"Юрий Владимирович Давыдов. Головнин " - читать интересную книгу автора

Но в Петербурге не различают тех звуков, которых так опасался старый
вице-адмирал. Орудия не выдерживают. Разворотило пушку на корабле "Америка",
да еще рядом с крюйт-камерой, чудом не подняло на воздух всю эту "Америку".
И на "Сысое Великом" разворотило. Где одиннадцать вышло из строя, где -
семь. И в деке "Не тронь меня", тоже. Были убитые, были раненые.
Не различают в Петербурге ни предсмертного хрипа, ни хруста костей и
рангоута, ни матерного захлеба. Город гудит и дрожит. Так утверждают
шведские источники. Царицыному статс-секретарю, очевидно, не до своих
тетрадей. Храповицкий лишь помечает: "Ужасная канонада слышна с зари почти
во весь день".
Сражение дважды изнемогало и дважды возгоралось. На эскадрах воняло
паленым, было склизко от крови. Лекари в кожаных фартуках пилили, как
столяры, шили, как парусники. И на обеих эскадрах не видели солнца.
Солнце садилось. Натекал сумрак, море будто густело. Ветер дул
западный, слабый, как и утрешний. Пальба стихала, дым нехотя опадал. Шведы
медленно удалялись, русские не шибко преследовали.
Наступил час реляций. Русский курьер готовился в путь как вестник
победы. Шведский курьер готовился в путь как вестник победы. Пусть одни
мундирные историки доказывают: победитель остается на поле битвы; пусть
другие доказывают: отступить с поля битвы - не значит проиграть.
А в блеклом небе проступают блеклые звезды. Мир прекрасен, хорошо жить.
Но шведы хоронят в море шведов, но русские хоронят в море русских. И кто-то
не дождется своих в Швеции, кто-то не дождется своих в России.
Ночь стояла в мерном ропоте моря. Вице-адмирал объезжал корабли. Он
видел изодранные паруса, перебитый рангоут, слышал возню матросов, занятых
ремонтом, чуял запах остывающих, как жаровни, пушек.
Старик тяжело поднимался по трапам. Хотел знать, что да как. Быть
может, ему попался мальчик, прикорнувший на артиллерийской палубе? Отрадно
бы изобразить старого морского волка, склонившегося над юным воином. Как
адмирал, сострадательно улыбаясь, тихо касается сухими губами воспаленного
лба героя-гардемарина. Черта с два! Александр Иванович с мальчишества грыз
корабельные сухари, вот и зачерствел. Оставим беллетристам ласковых, как
феи, военачальников. У командующего заутра бой, командующему думать за всех,
обо всех.
Гардемарин спит. Он закопчен порохом, как бедуин зноем. Где-то в
закоулке его сотрясенной души струится: не оплошал, не шмякнулся мордой в
грязь. Ах, эти кадетские присловья: "Смерть - копейка", "Ухо режь - кровь не
капнет"! Ну, спи, Василий Михайлович, почивай. И тебе завтра в бой.
Когда развиднелось, берега все еще скрадывал дым минувшего сражения. Но
на море, над эскадрами, занимался светлый погожий день. И ветер убрался,
совсем заштилело. Словно бы для того, чтобы эскадры не могли сблизиться.
Они бездействовали до полудня. Потом разведка донесла герцогу
Зюдерманландскому о приближении адмирала Чичагова. Того самого, что
успокаивал Екатерину: "Бог милостив, не проглотят!" Теперь уж герцогу Карлу
следовало бы опасаться, как бы не "проглотили". А Крузова задача была в том,
чтобы устоять до встречи с Чичаговым.
Королевская эскадра открыла огонь по авангарду Круза, второе
Красногорское сражение началось. Тотчас у русских вышла досадная заминка:
задние корабли сбились кучей. Потребовалась молниеносная работа на реях.
Опасность подстегнула худо обученные экипажи. Пренебрежение к опасности - на