"Юрий Владимирович Давыдов. Головнин " - читать интересную книгу автора

содержателей "магазейнов". Упаси бог сказать: "нельзя" иль "нет". Да и
молодые офицеры и гардемарины, в Круза влюбленные, брали казну приступом,
быть может, вспоминая кадетский "шарап".
Гардемарина Головнина назначили на эскадру Круза. Гардемарин ликовал.
Вице-адмирал считался одним из лучших флагманов. Отец его был земляком
Гамлета, сам Круз - уроженцем Москвы. Моряк чуть не с молочных зубов, он
посивел на русской палубе. Даже среди отчаянных храбрецов Первой
архипелажской экспедиции, уничтожившей турецкий флот в Средиземном море,
Круз выдавался личной храбростью. В сражении у острова Хиос он на своем
линейном корабле "Евстафий" прошел вдоль всей неприятельской эскадры,
буквально с музыкой (гремел корабельный оркестр), сблизился на картечный
выстрел с султанским адмиралом и завязал бой. Когда дошло до рукопашной,
Круз ринулся на борт "Реал-Мустафы". Вражеский адмиральский корабль был
захвачен. Но и "Евстафий" взлетел на воздух. Обожженный, израненный Круз
очутился в воде. Он вынырнул, ухватился за обломок мачты, увидел своего
артиллерийского офицера. Тот, отфыркиваясь, закричал: "Каково я палил, а?"
Подошла шлюпка. Утопающих стали подбирать. И тогда-то Круза наградили ударом
весла по голове. Награда, полагать надо, заслуженная: храбрец, как
большинство "отцов командиров", был скор на расправу с нижними чинами.
Не знаю, утих ли Александр Иванович, получив таковое назидание, или
сделался еще ретивее. Мужества у него, впрочем, не убавилось. Он по-прежнему
не кланялся ядрам, умел под обстрелом чаевничать, боялся лишь одного: не
пушечного грома, а небесного, грозы боялся.
Круз держал флаг на корабле "Чесма". Не будучи полным адмиралом
(предмет его воздыханий), Александр Иванович поднял флаг не на грот-стеньге,
а на фор-стеньге. И не белый с андреевским крестом у древка, а синий с таким
же крестом.
Линейным 66-пушечным командует англичанин Джемс Тревенен. Он недавно
под русским флагом. Но уже заслужил репутацию храбреца, человека
просвещенного, нрава "сообщительного". Немало на флоте иностранных едоков
русского хлеба; Тревенен, однако, не из захребетников.
Здесь, на линейном корабле, уже покинувшем Кронштадт в составе Крузовой
эскадры, получит Головнин то, что называется боевым крещением. Но пока
маловетрие. Приходится лавировать или лежать в дрейфе в пяти милях от
Толбухина маяка и глазеть на робко зеленеющий сестрорецкий берег.
До боя считанные дни.
За сердце не хватают холсты с изображением морских баталий. Живописцы
академически передают эффекты моря, дыма, огня. И дотошно вырисовывают
построение в линию, пушки, паруса. Это дотошность гроссбуха. Правды нет: нет
пота и упоения боя.
Рапорты о сражениях пишутся в адрес высшего начальства. Тут зачастую и
совестливый теряет остойчивость. Правая рука вдруг левшит... Спустя годы
архивную пыль отрясают официальные историки. Они редко удостаивают вниманием
чужеземные источники. Разве что для подкрепления своей точки зрения. Да и то
сказать, чужеземные документы тоже не твердой рукой начертаны. Что ж до
мемуаров, то моряки-ветераны в отличие от сухопутных почему-то тяготились
марать бумагу.
Но в архивных хранилищах есть шканечные журналы, предки вахтенных. Их
авторы не успевали лукавить, хотя бы потому, что заносили на плотные,
шероховатые страницы происшествия часовой давности. Широты и долготы, галсы