"Юрий Давыдов. Нахимов " - читать интересную книгу автора

закалка характера и сил физических в дни штормовых шабашей - все это было
такой "академией", какую Маркизова лужа никак дать не могла.
Но вместе с тем военные моряки помнили и наказ основателя русского
регулярного флота: победив неприятеля, надобно возвеличивать отечество
"приращением" в науках и искусствах. А дальние походы были громадным
поприщем работ географических, гидрографических, метеорологических.
Десятилетия кругосветных плаваний создали эпопею тяжких испытаний и
радостей открытий, ибо море, по слову Гюго, "это великая опасность, великий
труд, великая необходимость". И каждому моряку, особенно моряку
"дальневояжному", адресованы его же строки: "Океан неисчерпаем, а вы
смертны, но это не страшит вас. Вам не суждено увидеть его последний ураган,
а ему суждено увидеть ваше последнее дыхание. Отсюда ваша гордость, и я ее
понимаю".
Флоту любой великой державы сделали бы честь русские кругосветные
походы. И само по себе "исполнение" их, и научные наблюдения, произведенные
офицерами, и публикация отчетов вкупе с картографическими материалами -
неопровержимое доказательство не только наличия превосходных командиров и
отменных матросов, вчерашних пахарей и пастухов, но еще, в частности, и
того, что на Васильевском острове, в корпусе потчевали кадетов не одной лишь
березовой кашей.
Когда Нахимов переступил порог Морского корпуса, лейтенант Михаил
Лазарев "переступил" Балтику - ушел на корабле "Суворов" в кругосветное
плавание. Еще рдела звезда Наполеона, еще император французов отбивался как
вепрь, еще пламенело небо Европы, но уже возобновились "кругосветки",
прерванные войнами.
В восемьсот пятнадцатом лейтенант Отто Коцебу, командир брига "Рюрик",
тоже ушел в дальний вояж. Потом выбрал якорь все тот же, едва передохнувший
"Суворов", но уже под водительством капитан-лейтенанта Леонтия Гагемейстера.
А в дни приятной прогулки "Феникса" Кронштадт покинул шлюп "Камчатка"
капитана 2-го ранга Василия Головнина.
Однако все это, как говорится, было не про Нахимова писано: он еще
воспитывался, учился. Но вот уж надел мичманский мундир. Аттестации не
лгали: К "службе усерден и знающ"; "поведения благородного, в должности
усерден"; "должность исполняет с усердием и расторопностью"... Короче, один
из лучших, один из достойнейших.
На глазах у такого мичмана завязалось предприятие громадное,
необычайное. Летом 1818 года над кронштадтскими рейдами витала крылатая
Слава, как над въездной аркой нового петербургского Адмиралтейства.
"Восток" и "Мирный" (Беллинсгаузена и Лазарева), "Открытие" и
"Благонамеренный" (Васильева и Шишмарева) снаряжались на поиски
неизведанного. Первая пара - Южной матерой земли, Антарктиды; вторая - в
Берингов пролив и далее, туда, где в туманах, в толчее битого льда, быть
может, пенилась свинцовая волна Северо-Западного прохода. Великие загадки
географии...
К тому ж еще один ходок, пятый, в это лето бодро вытянулся из гавани,
намереваясь пуститься вдогонку - корабль "Бородино" лейтенанта Панафидина.
Черт подери, Панафидину ведь тоже нужны мичманы...
А умелый, проворный, старательный, дисциплинированный мичман Нахимов
оставался "при береге". Нет, право, станешь тут мрачно хмуриться, цедя
сквозь зубы непечатное.