"Юрий Владимирович Давыдов. Бестселлер" - читать интересную книгу автора

святых: глядишь, и на костре сожгут.
Иуда может оставаться. Сын Симона отнюдь не свят. Святые не краснеют;
Иудушке, как вам известно, случалось покрываться краскою стыда.
Искариот, представьте, изменял своей законной Веронике. Ох, шеи
лошадиной поворот, и плоскостопость, и иссушенность деторождением. И уж,
конечно, нервы, нервы, нервы. А вот Юдифь, позвольте доложить, была
созревшей штучкой, ерусалимской. Признаться, вислозадой, зато уж груди тугие
и тяжелые, как гроздья виноградника за Силоамским прудом.
Прелюбодейке нравился прелюбодей. Иуда ведь еще уродом не был. Уродом
вышел много позже - на фреске Джотто ди Бонде. Да, "Поцелуй Иуды". А нуте-с,
вспомните Азефа. Прежде, до того, как Бурцев-то извлек его из мутного
кровавого потока, говаривали: "Какие чистые, какие детские глаза!" А уж
потом он стал урод, как на картине Джотто. И потому нам следует признать
бесстрашие Нагибина, покойного писателя. Увидел он в Иуде, в форме головы
большое сходство с головою пса, но пса добрейшего. Уж не намек ли на собачью
преданность хозяину? Засим он указал - не пес, конечно, а художник - на то,
что ноги у Иуды были не только хороши, но и опрятны. Уж не намек ли? - мол,
и ему, Искариоту, Мария Магдалина омывала нижние конечности... Я отвергаю
богохульство. И предлагаю, как, впрочем, и всегда, самостоятельную версию:
наложница Юдифь была и педикюршей. Еще прошу заметить, что обладатель
прекрасных ног не знал мозольных мазей. И пахло от него- Нагибин прав -
духмянным разнотравьем. Однако знатоку природы не худо было бы дать нам
справку - не мятой пахло и не анисом, нет, иссопом, красою Палестины.
Но полно, пора насторожиться: "Чу!" То не рога трубят, а каменные
колокольца брякают. Трубят, как воют, однажды в полстолетия, и это называют
юбилеем. Искариот же возвращался в Кариот гораздо чаще.
И вот вопросы: где, на каком ночлеге его пробрал грядущей жизни смысл?
Знаменье было иль не было знаменья? Искал ли он Христа иль сам Христос нашел
его?
Все это крайне важно. Но и опасно в крайность впасть. Не лучше ли в
белесо-голубеющем, в зелено-желтом с черными тенями просторе всласть
растянуться под добротворною смоковницей у речки Иордан? Она не шире нашей
Яузы, но чище, хоть сейчас испей. А тишина такая, какая только в
Забайкалье - огромная, как и небесный купол. Не в дрему клонит, а наклоняет
в сновиденья.
Не в счет, простите, тот, где героиней Вера Павловна. Сочинитель не
читал, бедняга, Юнга, а сочетался с утопизмом. Каков же результат? Ужасный!
Кого-то он перепахал, кого-то переехал. Никто теперь над этим автором
слезинки не уронит. Хотя, как многие из нас, он пребывал в двойном плену:
миражей и тюрьмы.
Совсем иные сновидения на берегу, в тени кривой смоковницы. Они -
виденья яви, и ты встречаешь артель Его учеников. Они и пахари, и рыбаки.
Еще вчера их было меньше дюжины, а нынче к ним примкнул Иуда.
Спасителя в изображенье иконописцев и живописцев он никогда не видел. И
потому увидел плотника из Назарета: рыжебородого и крепкого; волосы
короткие, чтобы в работе не мешали, падая на лоб и на глаза. Движенья
точные. Ел вкусно, с аппетитом, а пил не только воды ключевые. Учеников не
ставил в угол на колена. На шуточки соленые мужицкие не отвечал им: "Фи".
(Две тыщи лет спустя таким Его увидел и Чарли Чаплин.)
Примкнувший был принят без восторга. Говорил, как все, по-арамейски, но