"Юрий Владимирович Давыдов. Бестселлер" - читать интересную книгу автора

шилом бреется.
- Знаю, это стихи Рославлева, - сказал Горький. - Не ахти умные, Леня.
А примечательно то, что Искариот нынче претендует на знамение времени.
Предал Бога, а Бога-то предать не пустячок. И глупо думать, что он
польстился на тридцать сребреников... Ты бы, Леонид, прочел... - Горький
твердым пальцем больно тыкал настольные книги. То были: "Иуда и Христос"
Векселя; рассказ Тода Гедбера; "Искариот", драма в стихах Голованова.
Андреев отстраненно повел плечом.
- Не стану, брат. Запутают, с толку собьют. - Замкнул решительно - Не
надо, не надо. Лучше уж я тебя послушаю...
Горький - читатель неустанный, жадный, памятливый - назвал некоего
Раймарса, век восемнадцатый, писал о Христе без пиетета: еврей из Назарета -
политик, стремившийся освободить народ свой от римского владычества. Так иль
не так, а надо нам признать: догматический Христос- не предмет биографии;
биографический - не слишком уж подходит для изложения догматов.
Окающий лектор пропускал сквозь усы тугой табачный дым. Андреев
подумал: зубы Алексея скоро пожелтеют. Не желая быть послушником, встрял со
своими соображениями о Евангелиях: Матфей говорит, что Иуда повесился, а все
другие евангелисты ни гу-гу, да вот никто этого не замечает и на сию тему не
разномыслит...
Да, один Матфей, согласился Горький. И ведь он-то и есть самый
достоверный свидетель. Очевидец. Назаретянина видел и слушал на расстоянии
локтя. В одно время в Капернауме жительствовал. Не захолустье, нет.
Торговля, легионеры, таможня. Матфей служил мытарем. Зачем, спрашивается,
Христу сборщик налогов? А он, видишь ты, чиновника-то и призвал к
апостольскому служению... Свидетельство об Иуде важное. В сознании
обыденном: иудеи кто? Не христов народ, а иудин. Происхождение Христа долго
в забвении пребывало, Лютер напомнил: еврей. Да? Ну, а евангелисты тоже
евреи, а вот о покаянии-то, о раскаянии Иуды - воды в рот набрали.
Возвращались молча, каждый в своих мыслях. Андреев колотил тростью по
стволам кипарисов. Он не желал подвергаться воздействию чужих мыслей. Тем
больше не желал, чем больше не умел их опровергнуть. Ну и пусть, ну и пусть,
у него своя идея.
И утвердился в тяжелом кресле черного дерева. И попросил зажечь
огромный сажистый камин. Огонь взялся рьяно, гулко. Это было приятно.
Неприятной была возня со стальными перьями. Черт дери, они, как обычно,
цепляли бумагу и этим, сбивая ритм и скорость записи, унижали автора;
округлые полупечатные буквы, толкаясь боками и плечами, выстраивались в
слово, как недотепы-новобранцы. Перья он менял безжалостно, но рассказ, и
вправду, написал в один присест, который длился три недели.

* * *

Господь, напоминаю, не жаловал психологическую прозу, и потому
евангелисты не вдавались в психологию Иуды. Всем нам втемяшились сребреники,
тридцать счетом, цена раба. Да полноте! Казначей, распорядитель всех
артельных средств, не замарал бы рук такой ничтожной взяткой. Ее отверг и
Леонид Андреев. Предварив эпоху войн и пролетарских революций, он уроженца
Кариота вообразил народным мстителем, готовым грянуть всем еврейством на
оккупантов-римлян. Сын Симона все пылкие надежды возложил на плотника из