"Юрий Владимирович Давыдов. И перед взором твоим... (Опыт биографии моряка-мариниста) " - читать интересную книгу автора

землями одарит царица своих адмиралов.
Многое еще будет. Умолкнут пушки, заговорят дипломаты. Мирный трактат
не прибавит и не убавит ни Российской империи, ни королевству шведскому.
Последует обмен новыми любезностями между двоюродным братом и двоюродной
сестрой...
А пока распогодилось.
На кораблях отпевают убитых.

6

Кто был в морских учебных заведениях, знает чувство горделивого
превосходства, возмужания, с каким возвращаешься после палубной службы "под
сень наук". И весело и неохота втискиваться в прежние рамки, как в куртку,
когда раздался в плечах. От воспитателей требуется некоторое волевое
напряжение, дабы прибрать к рукам безусое воинство, мнящее себя "смолеными
шкурами".
Гардемарины снисходительно улыбались кадетикам. Кадетики наперебой
рассказывали, как в Кронштадте с часу на час ждали вражеского десанта. Дали
ружья! Выводили строем на вал! Да, да, хоть у кого спросите! Эх, канальство,
то-то вздули бы шведа!
Кадет действительно выводили на утлые кронштадтские укрепления: пусть
неприятель поглядит в подзорные трубы на грозную рать. И действительно дали
ружья. Да только... без курков. Но неприятель этого не разглядел бы и в
дюжину труб.
Гардемарины снисходительно усмехались. Потом вздыхали: "То ли дело на
море! Подойдешь на пистолетный выстрел, на адмиральском - сигнал: "Атаковать
противника!" В душе, однако, гардемарины радовались Итальянскому дворцу: уж
очень устали, намыкались, натерпелись страхов. И наконец-то можно спокойно
спать ночь напролет.
Что гардемарины! Господа офицеры рады-радешеньки: жену приголубишь,
учинишь "шумство", то бишь попойку, или, прости господи, завернешь в
"пансион без древних языков", как окрестили шутники здешние публичные дома.
Вот они, "командеры", прогуливаются в славном граде. Форма для них не
формула, ходи, как они говаривают, "по вольности дворянства". И ходят: в
белых мундирах с цветными жилетами, с длинными золотыми цепочками, на
которых побрякивают сердоликовые и халцедоновые печатки; кто в башмаках с
пряжками, а кто в козловых скрипучих сапожках; у одного шейный платок алый,
у другого голубой, а у третьего такой, что в глазах рябит. Позади, держа
дистанцию, выступает денщик-вестовой, шпагу несет с золотым темляком (или
без темляка, ежели золотая, "за храбрость") и еще непременно несет белый
плащ тоже, знаете ли, с золотыми кистями.
Все-то у них на свой лад, чтоб корабельщиной отдавало: коляска -
"баркас"; дрожки - "шлюпка"; ставни затворить - "порты задраить"; в пенковую
трубку добрую понюшку сунуть - "мушкетон зарядить".
Живописно, а? Да вот морды бить горазды эти самые "отцы милостивцы".
Ничего, коли какой-нибудь болван из носу юшку пустит, на пользу! Заметим,
кстати, и десятилетия спустя тоже исповедовалось, что без линька и таски
простолюдин ни к дьяволу не годен. Полистайте герценовский "Колокол" -
волосы дыбом. И какие имена: Лазарев, Корнилов, Нахимов, Истомин!..
Кулаки у "отцов" частенько сжимались. Но и разжимались нередко: в