"Юрий Владимирович Давыдов. Март " - читать интересную книгу автора

- Да, да, боюсь, - тише повторил Волошин, глаза его недобро потемнели.
- И никто - слышишь?! - никто не смеет меня упрекать. Боюсь. Мне плевать,
кто он был, этот несчастный Иван Иванов. Слышишь, плевать! Вздорный ли
честолюбец, намекавший, что отделится от Нечаева, или попросту глупец, не
понимавший, что дело проигрывает от разных дрязг. Плевать мне...
- Но ведь никто и не...
- Нет, стой! Стой-ка! Ты слушай, ты мне свое потом. Ну хорошо, говорю,
хорошо. Пусть даже Нечаев и эти... которые с ним-то были... Пусть они
Иванова подозревали. Подозревали возможность предательства. Но
доказательств не было. Одно только наитие. И только у одного Нечаева. И вот
он, Нечаев, как глава своей дутой "Народной расправы", посмел взять на
себя... посмел решить участь человека. Ну, дальше известно: убили, труп в
воду. И дело сделано. И опять-таки не само по себе страшит: если предатель,
туда и дорога. Другое: как это он посмел?! Нечаев, говорю, как? Пусть
Иванов был туп, ограничен, пусть Иванов относился враждебно к Нечаеву, а не
Нечаев к Иванову. Но ведь это Нечаев решился кровью невинного скрепить свою
организацию. Так?
- Да ты ломишься в открытые ворота. Ни один настоящий революционер не
оправдывает Нечаева. А я, брат, склонен видеть в этом убийство еще и личную
трагедию.
- Чью? - быстро спросил Денис.
- Нечаева.
- Нечаева? - мрачно усмехнулся Волошин. - Трагедия убийцы?
- И все ж ты не можешь отрицать... Нечаев, несмотря на свои замашки,
ужасные, повторяю... Ты не можешь отрицать его преданность революции,
народу, идее.
- Преданность, говоришь? - Волошин покачал головой. - Я одного в нем
не отрицаю: преданности собственному честолюбию, собственному "я"...
Впрочем, довольно. Не об нем... не в нем главное. А вот что. Ты послушай.
Нечаев не один был. С ним в грот-то, на убийство-то, кто пошел? И Прыжов и
Успенский... Ни ты, ни я этих людей не знали, но здесь, в академии, есть
такие, что помнят. Отличные были люди, честные. Тут ни у кого двух мнений.
И вот они пошли и сделали несправедливое, страшное дело. Почему? Да потому,
что верили Нечаеву. Верили! В две правды верили: в одну - для всех и в
другую - особую, нечаевскую. А тот все шаманил: конспирация, конспирация. И
они не разглядели. Не разглядели, как этот мерзавец опутывал их круговой
порукой. Вот где трагедия. Не разглядели. А как разглядеть, если и вправду
конспирация требуется? Как? Где кончается дело, где кончается конспирация,
а где начинается гнусность? Вот она, Саша, заковыка, когда думаешь о боевом
кулаке. Я боюсь генералов от революции. Понимаю: авторитет нужен, как в
военном деле. Нужен авторитет. Но опять же, где он кончается, авторитет, а
где самовластие, самоуправство начинаются?.. Ты, брат, извини, я это все
нестройно, сбивчиво. Не дисциплины страшусь, пойми. Я подчиняться научился.
Но не слепо, не щенком. Да, да, дисциплину знаю, но "целесообразность" вот
таких Нечаевых знать не хочу. И не помирюсь, не помирюсь. А кто поручится:
не будет у нас Нечаевых? Кто? Ты поручишься?
Михайлов хмуро молчал. Потом ответил:
- Поручусь. А про Нечаева скажу: игру в маскарадную конспирацию
отвергаю, однако признаю сильной личностью, преданной революции.
- Ах вот оно что! - Денис задохнулся. - Вот оно как! "Сильная