"Юрий Владимирович Давыдов. Март " - читать интересную книгу автора

давно заполучил от Софьи Григорьевны, мастерицы на прозвища, кличку
"Милорд". Отец его, грек, генерал русской службы, передал Мишелю смуглый
цвет лица, лукавый блеск черных глаз; матери, происходившей из старинной
дворянской фамилии, он был обязан живой (но не по-южному, а по-московски)
речью.
Мишель объявил, что следом за ним пожалуют к Софье Григорьевне двое
неофитов1, которых он завлек в кружок и которые жаждут услышать Желябова.
- "Неофиты"... "Жаждут"... - рассмеялся Желябов. - Все-то у тебя,
Мишка, высокие словеса. "Друг Аркадий, не говори красиво".
- Да, они, брат ты мой, зубастые господа, - пригрозил Тригони. -
Погляжу, как сладишь.
- Ух ты... А что такое?
- А то, что не знаю, с чем вы, друг мой, прибыли оттуда.
- Могу открыться.
Послышался звонок, пришли неофиты.
- Вот сейчас и откроешься, - сказал Тригони.
- Угу. В пределах дозволенного.
Худощавенький, уже лысеющий со лба был студентом Новороссийского
университета. Сутулый и близорукий, с доброй, словно позабытой на губах
улыбкой, служил учителем начального училища.
Желябов не был знаком ни со студентом, ни с учителем, но раз Мишель
рекомендует, значит, стоило познакомиться.
Желябов начал без предисловий.
- Наше дело, - сказал он, - нельзя продолжать старыми, мирными
средствами. Правительство обрушивается на каждого, кто желает перемен, и мы
вынуждены отвечать тем же, а не уподобляться христианину, который
подставляет под удары щеки. Для сторонника революции, господа, есть два
выбора: либо быть раздавленным, либо нанести врагу возможно больше ударов.
И ударить надо не по сатрапу, пусть зверю из зверей, как это случалось до
сих пор в виде самозащиты, а по тому центру, откуда сатрапы исходят...
"Ого! - Тригони всмотрелся в Желябова. - Уезжал в ином настроении... С
цареубийством был согласен, а теперь, кажется, террор возводит в принцип
борьбы. Ну, натура: всегда и во всем до конца, напролом".
- Смерти ничтожного Людовика Шестнадцатого никто, господа, не искал, -
говорил Желябов и, покосившись на Мишеля, прибавил: - И даже не жаждал.
(Тригони усмехнулся.) Так вот, - продолжал Желябов, - а смерти его
Антуанетты и подавно. Но есть то, что зовется исторической необходимостью.
И если теперь, оставляя своей обязанностью прежнюю пропаганду в народе, мы
решаемся на... Вы понимаете? Да, если мы решаемся, то это не личная воля
одного или нескольких наших товарищей, не горячечное воображение, а
властная необходимость, как и необходимость требовать политических свобод,
исходя из интересов крестьянства.
- Вот, вот, - нетерпеливо вставил студент, - об этом я и хочу. Прошу
верить: особых симпатий к монарху не питаю. - Он иронически приложил руку к
груди. - Но царь - освободитель, и устранение его не будет понято народом.
Царь, то есть, конечно, не он, не император, а воля истории вызвала отмену
крепостного права, но в мужицком уме царь - освободитель...
- Ждал этого. - Желябов откинулся на стуле. - Позвольте заметить: я
сам из крестьян и сам я крестьянин, однако с малых лет чувствовал к
"освободителю" такую же симпатию, как и к помещику. А мать моя, мужичка,