"Ю.Н.Давыдов. Этика любви и метафизика своеволия " - читать интересную книгу автора

торбой?" [5]
Эти сомнения, вытекавшие из противоречия между рассудком, говорившим о
бессмысленности, и бытием, свидетельствовавшим, что сам он тем не менее
живет, побудили Толстого сделать вывод о том, что есть нечто более истинное,
чем его абстрактно-теоретический "разум", - он назвал это "сознанием жизни"
[6], то есть сознанием, находившимся в соответствии с фактом его бытия.
"...Эта-то сила, - пишет автор "Исповеди", - и вывела меня из моего
отчаянного положения и совершенно иначе направила разум" [7]. Опираясь на
это непосредственное "сознание жизни", не отъединявшее, а, наоборот,
воссоединявшее его с человечеством, жившим ранее и продолжающим жить,
утверждая тем свое бытие, писатель умозаключает: "Искать этого смысла жизни
мне надо не у тех, которые потеряли смысл жизни и хотят убить себя, а у тех
миллиардов отживших и живых людей, которые делают жизнь и на себе несут свою
и нашу жизнь" [8].
Но таким образом сама проблема "смысла жизни перед лицом смерти"
получила новый поворот. Становилось очевидным, что вывод о "бессмысленности"
жизни, сделанный из факта человеческой смертности, был сделан по меньшей
мере поспешно. Прежде необходимо было доказать, почему до сих пор в
человечестве не побеждала идея "бессмысленности" жизни - ведь люди были
смертны и раньше, а тем не менее они не только жили, но и сознавали
осмысленность своего существования, благотворность того, что было дано им в
качестве их бытия. А это значит, что нужно было, не вставая на точку зрения
капрала, считающего, будто он один шагает в ногу, а вся рота идет не в ногу,
сперва задаться вопросом: идет ли в ногу сам этот капрал? И если не идет, то
почему так получилось? Иначе говоря, если некто, утверждающий, что жизнь
абсолютно бессмысленна и гнусна, тем не менее продолжает жить точно так же,
как жили до него и живут при нем миллиарды людей, вовсе не считающих ее
таковой, то возникает вопрос: почему, по какой причине возникло у него
подобное убеждение?


50

"Мне только показалось сначала, - рассуждает Толстой, - что знание дало
положительный ответ - ответ Шопенгауэра: жизнь не имеет смысла, она есть
зло. Но, разобрав дело, я понял, что ответ не положительный, что мое чувство
только выразило его так. Ответ же строго выраженный, как он выражен и у
браминов, и у Соломона, и у Шопенгауэра, есть только ответ неопределенный,
или тождество: 0 = 0, жизнь, представляющаяся мне ничем, есть ничто. Так что
знание философское ничего не отрицает, а только отвечает, что вопрос этот не
может быть решен им, что для него решение остается неопределенным" [9]. И
тем более насущной становится необходимость ответить на вопрос: почему же
вышеупомянутый капрал пришел к выводу, что лишь он один идет в ногу, а вся
рота - нет?
Оказывается, речь идет вовсе не о точном философском знании, а о
некотором роде веры: одни верят в то, что жизнь не имеет смысла, а другие не
верят в это и, наоборот, считают ее исполненной смысла. Поскольку же вера
первых находится в разительном контрасте не только с убеждением абсолютного
большинства человечества, но и с их собственной жизнью, с фактом их бытия,
от которого они так и не отказались на протяжении многих-многих лет,